Энские истории

Короче, я сразу поняла, что в моем сне происходит подсознательное вытеснение образа детства, и решила принять адекватные меры по восстановлению нарушенной гармонии между "Эго" и "Супер-Эго". То есть — сходить в цирк. Почему в цирк? Ну, наверное, потому, что вчера, возвращаясь с работы, я увидела на привокзальной площади разноцветный шатер передвижного цирка шапито.

* * *

Сказано — сделано. Билет стоил недорого, в кассе их было полно. Я сидела близко от манежа — в четвертом ряду, справа от занавеса.

У нас в Энске не было своего цирка, лишь иногда заезжали гастролирующие труппы. Пожалуй, что эта труппа была не лучше, но и не хуже прочих.

Было интересно. Гремела музыка, сияли разноцветные софиты, акробатов на подкидной доске сменил силовой жонглер, затем вышел иллюзионист, потом дрессировщик с умными собачками и смешной морщинистой обезьяной… Паузы между выступлениями заполнял клоун — обычный человек среднего роста, практически совсем без грима, в поношенной серой кепке. Он мне очень понравился. Особенно понравилось то, как он играл на скрипке.

Второе отделение целиком занимал номер воздушных гимнастов. Захватывающее зрелище! Высоко-высоко под куполом летали два человека в белом обтягивающем трико. Казалось, все было сделано для того, чтобы зритель воспринимал этот опасный аттракцион спокойно и даже как-то отстраненно — словно забавную игру. Значительное расстояние превращало артистов в маленьких игрушечных человечков; сетка, натянутая над алым ковром арены, внушала обманчивое чувство защищенности и надежности; легкость, с которой гимнасты работали разнообразные трюки, не позволяла даже допустить возможность ошибки; хриплая бравурная музыка, рвущаяся из динамиков наружу, еще больше усиливала впечатление искусственности, ненатуральности, ИГРЫ. А уж эта барабанная дробь, да слова шпрехшталмейстера — маленькое бахвальство: мол, "рекордный трюк", тройное сальто… Я тогда еще подумала: "Если у них в программе действительно есть рекордные трюки, чего ж они тогда по провинции ездят? Давно бы уж за границей выступали."

И все-таки был в этом какой-то ужас, почти мистический; неуловимый, неощутимый, неосязаемый, но притом совершенно реальный; так бывает, когда читаешь сказку: понимаешь, что все это — выдумка, от начала и до конца, и только страх — самый настоящий.

Этот страх полностью завладел мною, когда гимнаст стал делать тройное сальто. Это же какой нужно обладать координацией, да как виртуозно владеть своим телом, да какую иметь веру в партнера, чтобы, совершив на высоте пятого этажа три стремительных оборота, образовать точный замок — "руки в руки"! В общем, я сидела, затаив дыхание, и боялась пошевелиться; а потом долго хлопала — громче всех.

Закрывал представление все тот же грустный клоун: он сыграл на старенькой обшарпанной скрипочке красивую мелодию — такую простенькую и щемящую, что она потом никак не хотела выходить у меня из головы.

Я шла по улице и тихонько напевала про себя эту мелодию; я была одна, несмотря на довольно поздний час. Городок у нас маленький, все знают друг друга в лицо, а уж Оскара Пинта и его единственную дочь — тем более. Я никогда не боялась ходить поздно без провожатых: шпане становилось дурно при одной только мысли о том, что может сделать с ними суровый Пинт, если его дочку кто-нибудь обидит. Поэтому, когда я услышала за спиной торопливый топот чьих-то шагов, я не испугалась. Однако странный спутник не обогнал меня и даже не догнал; он так и продолжал идти следом, держась на некотором расстоянии. Это меня рассердило: пришлось брать инициативу в свои руки. Я повернулась и сама начала разговор.

— Ну что, так и будем идти? — строго спросила я его.

Он был небольшого роста, коротко стриженый, круглолицый; одет в какие-то обноски. Он смотрел на меня: снизу вверх, и неловко переминался с ноги на ногу. Что-то он ответил такое… Не помню сейчас. Я вообще не помню нашего разговора, да и зачем забивать себе голову пустыми словами? Главное — это чувства, которые я читала у него в глазах.

Не буду скрывать, я держала себя немного надменно. Поначалу. И он сам был в этом виноват. Умный мужчина знает, что женщина всегда играет: ту роль, которую он позволяет ей играть. Зачем он смотрел на меня снизу вверх? Вот и я нацеливала ответный взгляд в обратном направлении: сверху вниз. И небольшая разница в росте (в мою пользу) была тут не при чем, просто он позволил мне смотреть на него сверху вниз; а я, конечно же, сразу этим воспользовалась.

Потом, правда, все стало на свои места; он показал мне несколько трюков, и я его узнала! Да ведь это же он! Это ведь он только что летал под куполом на глазах у изумленной и восхищенной публики!