Энские истории

— Как скажешь, — степенно ответил он и машина, отчаянно дергаясь, стала набирать скорость. Водитель он был, конечно, никудышный. В ситуации не ориентировался, дорогу толком не видел, да и машину совсем не чувствовал. Хотя, признаться честно, чувствовать ее было тяжело — пружины передней подвески давно уже просели, а амортизаторы — потекли; ощущение было такое, словно мы ехали на телеге с деревянными колесами; на каждой кочке машину "переставляло", и отчаянному драйверу приходилось с трудом ее "отлавливать". Не знаю, кто его учил в автошколе и учил ли вообще, но поворачивал он исключительно на "нейтрали" и двигателем тормозить не умел.

Я заметил, что он внимательно следит за каждым моим движением; под ногами у него, рядом с центральным тоннелем, лежала монтировка. Не желая понапрасну его пугать и отвлекать от непростого процесса управления этим рыдваном, я забился в угол и так сидел, не шелохнувшись.

Из Энска мы выехали без приключений. Прошло ровно полчаса с того момента, как я впервые увидел этого гнусного пианиста.

* * *

Отъехав от города пару километров, я попросил водителя остановиться.

— Командир! — сказал я сдавленным голосом. — Тормозни — не могу больше. Сейчас сиденье тебе испачкаю — видать, растрясло меня. Ты думаешь, просто так, что ли, люди в больнице лежат?

Эта простая человеческая просьба его окончательно успокоила. Он усмехнулся:

— До Купанского пару километров осталось. Слинять, что ли, хочешь? Деньги давай! — он остановил машину.

— Да на, возьми, конечно, — я бросил "сотку" на сиденье. — Ты только не уезжай, я один не доберусь. Больной, все-таки. Подожди меня, я быстро.

— Да ладно, подожду, — он приосанился, выпрямился в кресле, расправил впалую грудь. — Только ты это… У меня сдачи нет, ты учти! — начиналось мягкое вымогательство.

— Да Бог с ней, со сдачей, — проныл я. — Ты только не уезжай, — и большими скачками помчался в придорожные кусты.

Я узнал это место: метрах в тридцати от дороги, на небольшом возвышении, между корнями высокой сосны я закопал шуршащий целлофановый пакет. В пакете лежал пистолет, замотанный в промасленную тряпку, и запасная обойма.

Ломая ногти, я разрыл мягкую землю, присыпанную пожелтевшими хвойными иглами, и достал пакет. Сжал холодную рукоять, покрытую рубчатым пластиком, передвинул флажок предохранителя и взвел курок.

Меня разбирал смех — почему, не знаю. Наверное, потому, что все так хорошо складывалось. Теперь у меня есть оружие, деньги, драгоценный перстень и, главное — свобода! А я-то думал, что предстоит нелегкая партия, что опера Пинта будут идти за мной по пятам, а под ногами у них будут путаться агенты Пианиста, но нет! Дудки! Никто не следил за мной!

Некоторое время я внимательно наблюдал за дорогой — я бы не вернулся к машине, если бы увидел, что за нами хвост.

Но НИКОГО не было! Ровным счетом никого!

Тогда я вышел из придорожных кустов и направился к машине, держа пистолет за спиной.

Водитель, дурачок, курил и тряс в такт музыке, доносившейся из динамиков, своей глупой головой. Он нарушил первое, самое главное правило "бомбилы": двигатель ВСЕГДА должен работать, первая передача ВСЕГДА должна быть включена, левая нога — на сцеплении, а правая — на акселераторе. Но, видимо, добрая улыбка луноликого Франклина заставила Усатого забыть об осторожности: он заглушил двигатель и курил.

Я наклонился над открытым окошком и ткнул в него пистолет:

— Командир, вылезай! — сказал негромко, но очень твердо.

Водитель, как и следовало ожидать, оцепенел; пришлось пару раз сунуть ему по репе: не очень больно, но чувствительно; я слегка разбил ему нос и тыльной стороной кисти ударил по губам. Это привело Усатого в чувство, он вылез из машины и тихо заплакал.

— Раздевайся! — приказал я. Он мешкал. — Быстрее! — повторил я грозно. Он начал снимать одежду. — Осторожно, не испачкай! — прикрикнул я; из его разбитого носа сочилась кровь.

Я отдал ему свой больничный наряд и облачился в его потные доспехи: двумя размерами меньше, чем у меня. В кармане джинсов обнаружились деньги: немного заработанных рублей и сотня баксов. Я подвел водителя к багажнику и сказал: "Залезай!"; схватил его за шиворот и подтолкнул. Скрючившись, он кое-как там разместился.

— Сиди тихо, и все будет нормально! — пообещал я и кинул ему зеленую купюру — для успокоения; давно замечено, что в России больше любят не своих, а американских президентов; но не всех подряд, а только тех, чьи портреты нарисованы на деньгах. Я захлопнул крышку багажника и закрыл ее на ключ.

Надо было спешить; времени оставалось в обрез.

* * *

В соседнем городе я остановился невдалеке от вокзальной площади; двери захлопнул и ключи бросил под машину. Конечно, водителя следовало бы убить, чтобы не оставлять никаких следов, но у меня не было ни ножа, ни топора; а оставлять в нем свою пулю — это тоже след, да еще какой!

В общем, я рассудил, что найдут его только утром; пока он заявит в местную милицию, да пока об этом в Энске узнает Пинт, пройдет довольно много времени; значит, у меня в запасе есть десять-двенадцать часов; этого хватит, чтобы доехать до Москвы.