Энские истории

— Что? Водку? Или коньяк?

— И то, и другое. В стакан с водкой бросьте иголку и нитки, а коньяк давайте сюда, — я в два глотка выпил полстакана и протянул ей. — А теперь вы!

Она осторожно взяла стакан из моих рук, но пить не решалась.

— Ну! Давайте! Надо!

Морщась, она выпила и закашлялась.

— Хорошо. Теперь помогите мне снять рубашку и будьте наготове. Если я потеряю сознание — бейте меня по щекам. Бейте, что есть силы, не жалея. Понятно?

— Ага.

— Ну вот и ладно.

Она помогла мне снять рубашку; ткань уже порядком намокла и больше не впитывала кровь; алые струйки побежали по животу.

Она ахнула.

— Ничего, — успокоил я ее. — Сейчас мы все исправим. Снимайте пластырь. Только не церемоньтесь — снимайте побыстрее.

Она дернула — не слишком уверенно. Я заскрипел зубами от боли.

— Ну! Сильнее!

Она дернула — на этот раз сильней. Разбухший пластырь, весь в ржавых пятнах, с хрустом отвалился. Кровь потекла сильней.

— У вас есть какая-нибудь чистая тряпка? Прижмите ее к ране!

Она бросилась доставать свой чемодан; раскрыла его; достала платок и стала комкать в руках, боясь, очевидно, дотронуться до меня.

— Ну же! Прижимайте!

— Надо позвать доктора! — воскликнула она и уже готова была куда-то бежать, но я крепко сжал ее запястье и медленно проговорил, — смочите платок в водке. Вот так! Теперь прижимайте. Хорошо, — сверху на ее руку я положил свою. — Теперь отпускайте, я сам буду держать. А вы — вденьте нитку в иголку.

Дрожащими руками она кое-как справилась с этой задачей.

Я попытался отрешиться от всего происходящего; потом осторожно вытащил поставленный хирургами дренаж — кусок прозрачной пластиковой трубки; взял у нее иголку и плотно зашил рану; ей приходилось помогать мне — поддерживать кожу, потому что игла была тупая. Я ни разу не потерял сознания и не сломал иглу — в общем, справился с работой блестяще.

— Откуда это у вас? — спросила она.

Я пожал плечами — в основном правым, конечно.

— Вам нужно в больницу, — уверенно сказала она.

— Я там уже был.

— Почему же вам не зашили рану?

— Огнестрельные ранения сразу никогда не ушивают наглухо. В таких случаях всегда бывает воспаление: пуля увлекает за собой кусочки одежды, грязь и так далее. Оставляют отток для гноя. Но сейчас мне надо было остановить кровотечение. Вот и пришлось ушить. А скоро опять придется разрезать.

Ее передернуло.

— Как вы спокойно об этом говорите! Боже мой! Кто вас ранил?

Я усмехнулся. И промолчал. Вместо ответа вытащил пистолет и положил его рядом с собой. Пистолет произвел на нее сильное впечатление.

— Саша! Вы… Преступник? Бандит?! — после недолгого колебания спросила она. Такая откровенность пришлась мне по душе.

— Нет. По крайней мере, вам нечего меня бояться. Я не собираюсь вас грабить или насиловать. У меня есть деньги, — я достал из кармана пачку долларов и небрежно бросил на столик. — И вообще… Кстати, вы не могли бы пожертвовать чем-нибудь из своего белья? Мне нужно наложить повязку.

Чемодан лежал открытым; так, что было видно содержимое. Она вспыхнула, достала белую блузку и захлопнула крышку.

— Пожалуйста.

— Благодарю. Я оплачу все ваши расходы, — я взял две купюры и протянул ей. Она с нарочитой небрежностью бросила деньги обратно на столик.

— Спасибо. В этом нет нужды. Тем более, я сама виновата в том, что у вас открылась рана.

Я не стал возражать. Я сидел молча и не торопил события. Я знал, что все должно идти своим чередом. Сначала она разыгрывала гордость и неприступность. Затем настала очередь жалости и сострадания. Женщины, конечно, во многом не знают меры, но в жалости и сострадании — особенно. Теперь же, полностью удовлетворив природную потребность в этих благородных чувствах, она решила дать волю своему любопытству. Вот тут можно бить наверняка — потому что женское любопытство куда сильнее гордости и гораздо крепче жалости; как человек на восемьдесят процентов состоит из воды, так женщина на девяносто — из любопытства; это пламя постоянно жжет все ее естество, отражаясь бесовскими язычками в расширенных зрачках; чтобы не сгореть заживо, женщины подчас вынуждены сами находить (а чаще — придумывать) ответы на волнующие их вопросы; а мы бываем несправедливы — мы ворчим: "дуры бабы, вечно напридумывают чего-нибудь", а ведь они не нарочно — они просто таким образом спасаются от страшной и неминуемой гибели.

Я молчал. Но для пущей верности — делал задумчивое лицо и изредка улыбался: будто бы неким сокровенным мыслям, а на самом деле — примитивности и безотказности своих ловушек, в которые она непременно должна была попасться.

Кстати, я давно заметил: все мужчины говорят, что женщины — непредсказуемы. Те, кто действительно так считают, говорят это со злобой и раздражением; те же, кто позволяет себе шутить на эту тему — кривят душой; уж можете мне поверить: они видят женщину, как на ладони, просто не хотят, чтобы она об этом знала.

Я сидел и ждал, пока ее природа сама проделает всю подготовительную работу. А тот, кто умеет ждать — пожинает только спелые плоды; любому умному человеку это известно.

* * *