Хотя подавление «хорватской весны» и открыло в республике почти пятнадцатилетний период «великого молчания» общества и остатков партийных реформаторов, однако в политике СКЮ вовсе не произошло поворота к централизму. Напротив, принятые еще в период «хорватской весны» (июнь 1971 года) поправки к Конституции СФРЮ стали основой для создания новой *Конституции 1974 года
, еще более децентрализовавшей страну. Союзные республики были определены как «государства», реализующие принцип суверенности наций. Конституция выстраивала все органы федерации на основе делегирования (а не выборов) на местном и республиканском уровне и полного паритета республик во властях СФРЮ. В результате компартия составляла единственную структуру, связывавшую формально самостоятельные политические системы республик.В этом контексте не приходится удивляться как усилению репрессий по отношению ко всем, кто ставил под сомнение монополию компартии, так и оппозиционному объединению борьбы за национальное освобождение хорватов с борьбой за демократию и соблюдение прав человека. Как вспоминал в 1980‐х Дражен Будиша, «главной политической целью было создание независимого хорватского государства. Мы не имели понятия о создании плюралистической системы, а хотели сменить сталинскую. Но движение было естественным образом плюралистическим». Партия это видела и делала многое, чтобы движение не приобрело организационных рамок. Уже с конца 1970‐х, а особенно после смерти Тито (1980) выпущенные из тюрем активисты «хорватской весны» получали новые сроки. Веселич в 1981 году был осужден за интервью немецкому «Шпигелю», Туджман получил 3 года за интервью западным телекомпаниям, Готовац – 2 года за беседу с журналистом шведского телевидения. Один из лидеров Хорватской крестьянской партии (ХКП) был приговорен к 12 годам тюрьмы за открытую встречу с эмигрантскими политиками ХКП. Оппозиционер уже следующего поколения, Доброслав Парага (р. 1960), был в 1980 году осужден на 4 года тюрьмы за сбор подписей под петицией за освобождение политзаключенных.
Положение изменилось во второй половине 1980‐х. Власти все больше считались с мировым общественным мнением, и их не устраивало высокое место Югославии в ведущемся «Международной Амнистией» списке репрессивных режимов. СКХ был также все более поглощен спором с сербскими коммунистами об организационной структуре партии и федерации после смерти Тито. В 1986 году был освобожден Доброслав Парага, арестованного в 1987 году Чичака выпустили через два месяца, Туджман в том же году получил загранпаспорт и посетил важнейшие центры хорватской эмиграции. Во время своего путешествия он добился того, чего меньше всего хотели бы коммунисты: объединения бывших партизан и бывших усташей, которые преобладали среди хорватской политэмиграции и которые еще в 1972 году перебрасывали в страну диверсионные группы, осуществлявшие налеты на коммуникации и учреждения.
Радикальная националистическая эмиграция в начале 1970‐х осуществляла также террористические акты в отношении югославских дипломатических представительств и их сотрудников. В 1971 году был убит посол Югославии в Швеции, позже – консулы во Франкфурте и Лионе; было совершено нападение на консульство в Гетеборге. В 1972 году в результате теракта на самолете югославских авиалиний погибли 27 человек.
В 1980‐х у хорватских диссидентов появился еще один союзник – Католическая церковь, которая разделяла судьбу своего народа и столь же ощутимо пострадала от террора первых лет коммунизма. Только в 1945 году были убиты 243 священника, 89 пропали без вести, 168 оказались в тюрьмах. Особой тенью на Католическую церковь ложилось сотрудничество многих священнослужителей с властями НГХ, что было максимально использовано коммунистами в борьбе с Церковью (например, показательный процесс архиепископа Степинаца). Преследование священников, изгнание религии из школ, ограничения церковного строительства и католической прессы продолжались до начала 1960‐х. В 1966 году белградские власти подписали с Престолом св. Петра договор, гарантирующий свободу Католической церкви в Югославии. С этого времени началось широкое развитие католического образования и печати, церковные структуры стабилизировались, был даже начат диалог католических и марксистских мыслителей (в его рамках священники, например, выступали в университетах, раньше это было невозможно представить).