Таня — так ее звали — сняла шубу и оказалась совсем хрупким созданием: птичьи рёбрышки просвечивают из-под тонкой водолазки, худые коленки, детские запястья. Но жизненных сил, доставшихся этому крошечному существу, кажется, хватило бы на дюжину грузчиков: шаровая молния, а не человечек. Даже жарко на кухне стало от ее присутствия. Она одобрительно отнеслась к моей манере заваривать чай, съела целых два бублика из моих запасов, потом полезла на антресоли и достала оттуда коробку шоколадных конфет. «Птичье молоко», не хрен собачий, я такие только однажды ел, да и то в детстве, в гостях у зажиточных родственников.
— Это я Мишке приносила, — смеется, — а он, оказывается, шоколад не жрёт. Спрятал, якобы, для гостей. Так и знала, что он их тут оставил, съезжая!.. И не смотрите на меня сочувственно, Мишка — не сбежавший любовник-подлец, а просто забавный мальчик. Друг-приятель, из тех, к кому можно вламываться без предварительного звонка. Только и всего.
— Это хорошо, — киваю. — Хорошо, что для вас его отсутствие — досадная неприятность, а не трагедия.
— Ну уж — трагедия. Скажете тоже... Какая может быть трагедия, если все живы?
— Ваша правда. Но человеческое сознание способно оформить как трагедию любое пустяковое происшествие.
— Ну да, в частности, человеческое сознание моей мамы. Но это какое-то неправильное сознание, вам так не кажется?
Разумеется, мне так кажется. Никаких возражений. Весь вечер мы только тем и занимались, что соглашались друг с другом. Это было и странно, и славно: будто бы вдруг нашлась моя сестрёнка-близнец, с которой нас разлучили в младенчестве злые сценаристы, работавшие над созданием сериала о нашей непростой, но поучительной жизни. Редкостный кайф.
Мы болтали часа два, выдули неимоверное количество чаю, уничтожили мои запасы сахара, и коробку конфет. Даже крошки от бубликов подмели в экстазе. Я и думать забыл о своей внезапной хвори, не вспоминал даже, что заманил эту милую женщину на свою кухню с корыстными целями: чтобы она не дала мне умереть.
Она, собственно, и не дала.
Кончилось тем, что я заснул прямо там, где сидел, сам не заметил, как свернулся калачиком на кухонном диване, успел лишь пробормотать, что комната в ее распоряжении, а если все-таки нужно посадить ее на такси, я готов подняться, одеться, и всё такое... Наглая ложь: в тот момент я вряд ли смог бы даже добрести до уборной. Был слаб как новорожденный.
Сквозь сон я почувствовал, как невесомая ладошка гладит меня по щеке — всего одно прикосновение, наполнившее меняя теплом и покоем. А потом маленькие ножки зашлепали по коридору, заскрипели половицы, запели диванные пружины. Таня устраивалась на ночлег, и теперь я мог не сомневаться, что доживу до утра.
А больше ничего и не требовалось.
Глава 121. Иэйиэхсит
Когда я проснулся, в доме уже никого не было. Вот и гадай теперь: приходила ко мне маленькая женщина в пестрой шубке, или просто привиделась? Дверь заперта, но это ничего не значит: захлопнуть ее с равным успехом можно было и изнутри, и снаружи. На кухне чисто: то ли Таня перед уходом вымыла чашки, то ли не было никакой Тани, а значит, и посуду никто не пачкал. Заглядываю в мусорное ведро. Коробка из-под конфет «Птичье молоко» — там. Ну, слава богу, хоть какая-то вещественная улика! Была Таня, была. Просто решила не ограничиваться спасением моей жизни, а еще и порядок навела. Очень мило с ее стороны.
Так мило, что даже обескураживает.
Впрочем, с загадками можно повременить. Мне нужно одеваться, идти в булочную за сахаром и хлебом, завтракать, собирать манатки и освобождать чужую территорию от своего деятельного присутствия. Чем быстрее, тем лучше. Пока светит солнце, во дворе орёт и хохочет малышня, а на моем подоконнике щебечут прикормленные воробьи, я — кум королю, но еще один вечер в этом доме — явный перебор.
Я принялся осуществлять свой нехитрый, но многоступенчатый план действий, поэтому Танину записку обнаружил лишь часа через два. Я был уже сыт, мыт, брит и даже немного утомлен сборами. Но решил, что хозяйскую пишущую машинку следует поставить на место. А заодно и мое бессмертное творение, лирическую биографию убиенного двойника, присовокупить к упакованному имуществу. Не бросать же этакий кошмар чужим людям на поругание!
Записку она оставила прямо на страничке с текстом. Не записка даже, а что-то вроде короткой рецензии.
«Остроумное решение. Но опасное. Впрочем, у тебя неплохие шансы», — вот, собственно, и все, что там было написано.
— Господи, — тихо сказал я вслух. Вздрогнул от звука собственного голоса, заткнулся.
Подошел к зеркалу, испытующе заглянул в глаза своему отражению.
— Кто написал эту записку? — спрашиваю.
Глупо, конечно. Но я очень нуждался в собеседнике, а иных антропоморфных существ в комнате не было.
Мое зеркальное отражение зашлось беззвучным хохотом. Смеялось оно, надо сказать, от души. Я же стоял, как громом пораженный, и пялился на этого самодовольного болвана.