Читаем Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К полностью

— Тут на днях объявились какие-то странные фронсы*, — сообщает он. — Два мужика и баба. Страшненькая, но бойкая, тебе такие нравятся... — Сашка снова делает паузу. На сей раз не из вредности, а чтобы дать мне возможность оценить важность грядущего сообщения.

— Где ты их подцепил? — изумляюсь я.

Есть чему удивляться. Во-первых, насколько мне известно, Сашкины познания в области романо-германской филологии ограничиваются фразами, которые можно было почерпнуть из общедоступных сокровищ кинематографа: «О'кей», «хэндэ хох», «пуркуа па», — и еще кой-чего, по мелочам. Во-вторых, иностранцы, приезжающие в наш город, бродят, мягко говоря, не совсем по тем тропам, где можно обнаружить россыпи тормановских следов. Мир ведь многослоен не только в метафизическом, но и в сугубо практическом смысле: он состоит из изолированных друг от друга пространств, которые входят в соприкосновение изредка и ненадолго, так что их обитатели могут, разве что, обнаружить присутствие друг друга; вступить же в контакт им почти никогда не удается, сколь бы поучительным и забавным не полагали они сей несбыточный опыт...

— Подцепил? Это они меня подцепили. Их Брахман таскал за собой на поводке. Три дня он решал, куда им ходить, с кем знакомиться, что жрать и где ссать. И думал, что он — кум королю. А на четвертый день фронсы взвыли от тоски, и тут им подвернулся я.

— Где ты им подвернулся?

— Где, где... В «Белом», где же еще.

Ну да, я сам бы мог догадаться. Бар при гостинице «Белый город» — как раз этакий городской «перекресток миров», единственный в своем роде. Там и только там могла состояться официальная дружеская встреча двух городских знаменитостей: лингвиста Миши Брахмина, выпускника Тартусского университета, ученика Лотмана и прочая и прочая и Сашки Тормана, запойного фотографа с сомнительной репутацией гениального халтурщика. Пресловутые «фронсы» тоже были там весьма уместны. Пожалуй, уместнее даже, чем эти двое: еще не так давно считалось, что «Белый» существует специально для иностранцев; в начале, да и в середине восьмидесятых туда пускали только постояльцев гостиницы, коих обслуживали исключительно за валюту, но потом бар почему-то перешел в общее пользование, к неописуемому восторгу городских прожигателей жизни.

— А как ты с ними общаешься? — спрашиваю я. — Или Брахман согласился поработать твоим личным переводчиком?

Сомнительно, конечно, но чем черт не шутит. Сашка все же обаятельный...

— Хреноводчиком, — ржет тот. — Ага, за трояк в час... Эти фронсы сами по-русски пиздят не хуже нас с тобой. Русисты они. Изучают нас. Говорят, что две недели жили в Питере, потом еще в Москве были, а сюда приехали, потому что какой-то там наш поэт написал, что если уж пришлось в совке родиться, «лучше жить в провинции у моря», — так я запомнил. Ходят теперь с довольными рожами, глушат коньяк ведрами на каждом углу и говорят, что он прав оказался, поэт-то. Ну, им виднее.

— Понятно, — киваю. И смотрю на Сашку вопросительно: дескать, все это мило, но когда же про бабки-то будет?

— Вчера они у меня в гостях сидели, — важно сообщает он. — Пришли-то, без задней мысли, из любопытства, посмотреть, как живет «свободный художник» — так они меня определили... Я их на кухню повел, сам знаешь, у меня больше и присесть-то по-людски негде. А на кухне висят твои «Едоки». И как они их увидели, такой геволт подняли! Теперь ты у этих фронсов любимый художник.

Я окончательно обалдел. «Едоки» — так называлась серия черно-белых фотографий, которую я делал на протяжении нескольких лет. Сама по себе концепция не принадлежала к числу особо грандиозных: вдохновившись, с одной стороны, «Едоками картофеля» Ван Гога, а с другой — специфической обстановкой свадеб и юбилеев, которые приходилось запечатлевать на пленку ради заработка, я стал коллекционировать особо омерзительные эпизоды взаимоотношений человека и пищи. Жующие рожи, перекошенные рты; лезущие из орбит глаза поперхнувшихся обжор; струйка слюны на подбородке; макароны, свисающие из пасти; икорная сыпь на лоснящихся губах и все в таком роде.

Первые снимки были цветными, но я почти сразу выяснил, что хорошего качества мне тут не добиться, а скверных цветных фотографий и без меня в мире хватает. «Едоки» стали черно-белыми. После нескольких экспериментов я понял, что не брошу эту серию, ибо она способствовала уничтожению несметного количества зайцев. Тут нашли выход присущие мне мизантропия и охотничий азарт; кроме того, у меня появился стимул приумножать свои умения, да и приятно было, чего греха таить, ощущать себя «настоящим художником». Некоторыми снимками из этой серии я искренне гордился; прочие меня просто устраивали — а это тоже немало.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Купеческая дочь замуж не желает
Купеческая дочь замуж не желает

Нелепая, случайная гибель в моем мире привела меня к попаданию в другой мир. Добро бы, в тело принцессы или, на худой конец, графской дочери! Так нет же, попала в тело избалованной, капризной дочки в безмагический мир и без каких-либо магических плюшек для меня. Вроде бы. Зато тут меня замуж выдают! За плешивого аристократа. Ну уж нет! Замуж не пойду! Лучше уж разоренное поместье поеду поднимать. И уважение отца завоёвывать. Заодно и жениха для себя воспитаю! А насчёт магии — это мы ещё посмотрим! Это вы ещё земных женщин не встречали! Обложка Елены Орловой. Огромное, невыразимое спасибо моим самым лучшим бетам-Елене Дудиной и Валентине Измайловой!! Без их активной помощи мои книги потеряли бы значительную часть своего интереса со стороны читателей. Дамы-вы лучшие!!

Ольга Шах

Фантастика / Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Фэнтези