Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

Торман поначалу обозвал мое новое увлечение «бздыком» и демонстративно им не интересовался. Однако, некоторое время спустя, снисходительно вспомнил: «да, ты ж у нас жрачку снимаешь», — и потребовал коллекцию на просмотр. Поначалу ржал, потом вдруг помрачнел. Пробурчал что-то вроде «можешь ведь если хочешь», — услышать такое от трезвого Тормана было очень круто. Расчувствовавшись, Сашка предложил мне выбрать несколько снимков и отпечатать их в крупном формате, 60х40, что-то около того. Фотобумага такого размера была тогда дефицитом, да и стоила страшных, по моим меркам, денег. То есть, шеф сделал мне царский подарок.

Несколько отпечатанных снимков Торман повесил у себя на кухне. «Чтобы гости не обжирали», — примерно так звучала его мотивация. Что правда, то правда: мои «Едоки» могли лишить аппетита даже страдающего булимией. По крайней мере, отобранные Сашкой кадры.

В последнее время я серию забросил. Во-первых, оказий случалось все меньше. Во-вторых, отснятыми пленками можно было уже обмотать земной шар — ну, положим, не в районе экватора, а поближе к какому-нибудь полюсу, но мне казалось, что и это неплохой метраж. И, наконец, так уж я устроен, что не могу подолгу заниматься одним и тем же делом, а с фотоаппаратом я не расставался уже лет десять, вот организм и взбунтовался.

— Они их купили, твои снимки, — это раз, — огорошил меня Сашка. — Забрали все, что нашлось у меня. По полтиннику за штуку — нормально, а?!

Я быстренько подбиваю бабки. У Сашки дома хранится восемь больших фотографий из этой серии; по пятьдесят каждая — вот вам и четыреста рублей. Даже если Торман заберет половину (а он заберет), я получаю двести. Неплохо, если учесть, что негативы остаются при мне. «Жизнь налаживается», — вспоминаю я свою любимый анекдот про бомжа, который хотел повеситься в общественной уборной, но передумал, обнаружив там бутылку с остатками портвейна и крупный чинарик.

— Второе. Им этого мало. Я сказал, что у тебя несколько десятков пленок отснято, и теперь они хотят выбрать самые лучшие. Я по-быстрому отпечатаю, деньги пополам, идет?

— Идет.

«Пополам» — это он, конечно, офонарел, но я не умею торговаться. Ну и ладно. В конце концов, без Сашки вообще не было бы ничего. Не только этих странных клиентов, а вообще — ни-че-го. О таких вещах я не умею забывать. И рад бы, да не выходит.

— Так что, нужно показать им пленки? — спрашиваю. — А где? Не в коммуналку же их ко мне тащить...

— Конечно тащить! — орет Торман. — Они же за тем сюда и приехали, чтобы на нашу жизнь полюбоваться. Они мечтают побывать в настоящей коммунальной квартире. Я с ними договорился, что попробую тебя найти и притащить сегодня вечером в «Белый», а потом мы, конечно, пойдем к тебе. Если ты просто принесешь им пленки, они взвоют от разочарования.

— Ладно, — ухмыляюсь зловеще. — Будет им рашн экзотика. Если повезет, увидят даже, как Людмила Петровна ноги в кухонной раковине моет. Или как баба Лиза сидит в туалете, оставив дверь нараспашку, чтобы подкараулить тех, кто за нею, якобы, подглядывает. А если мало покажется, можно дождаться глубокой ночи и залезть в холодильник Ковальчуков: они там как раз сигнализацию устроили, у них в комнате колокольчик звенит, когда холодильник открывается... Настоящее экстремальное шоу, где они еще такое увидят!

— Макс, — проникновенно говорит Торман, не обращая внимания на дурацкий мой монолог, — вот тебе мой совет, постарайся с ними подружиться.

— Зачем? Они же фотографии покупают, а не меня... Нет, если ребята симпатичные, чего ж не подружиться... Но зачем специально стараться?

— Клевые чуваки, тебе понравятся... А стараться советую потому, что они меня о тебе вчера весь день расспрашивали. Сначала то-сё, поинтересовались, сколько тебе лет, да говоришь ли ты по-английски, или еще на каком языке... Я, кстати, ответил, что английский ты, вроде как, знаешь — не спиздел?

— Ну... будем считать, что нет, — вздыхаю скорбно.

Сразу после школы я бойко лопотал на заморском этом наречии, без особых усилий переводил тексты песен и даже книжки адаптированные какие-то в троллейбусах почитывал, а потом забросил сие занятие: стимула не было. Учить иностранный язык в совке, — думал я тогда, — все равно, что приговоренному к пожизненному заключению следить за модой. К счастью, времена стремительно менялись, и теперь у меня на горизонте замаячили смутные, но весьма соблазнительные возможности опозориться перед носителями этого самого языка... Эх!

— Они еще спрашивали, есть ли у тебя семья, — продолжает Сашка. — Интересовались, не собираешься ли ты жениться, и все в таком роде. Очень обрадовались, узнав, что ты — дурак, но не настолько... Ты понимаешь, к чему дело идет?

— Честно? Не понимаю пока.

— Ну и поц. Ясно, что у них есть какие-то планы на твой счет. Может быть они тебе работу предложить собираются? А что? Теперь же просто выехать, было бы приглашение...

— Нужен я им, — бурчу. — У них там такого добра на каждом углу.