А в 1975 году в стихотворении «И не пишется, и не поется…» Высоцкий уже от своего лица, без всяких ролевых масок, скажет: «Не жалею глотки / И иду на крест — / Выпью бочку водки / За один присест» (самая малолитражная дубовая бочка вмещает в себя три литра водки или шесть бутылок, которые как раз и упоминались Мариной Влади). Сравним еще в черновиках «.Двух судеб» и шахматной дилогии: «Бочку браги откупорю — / Расслабляюсь я» (АР-1-12), «Пью бадью за ладью <…> Жбан вина — за слона» /3; 384/, - а также в «Сказке про дикого вепря», где «бывший лучший, но опальный стрелок» заявляет королю: «Мне бы выкатить портвейна бадью!». - и в воспоминаниях о визите Высоцкого в редакцию газеты «Ставропольская правда» в 1978 году: «Спасибо вам за всё, — сказал он. — Будете в Москве, заходите. А вино просто прекрасное. Если бы я не в завязке был, выпил бы бочку»[2797]
[2798][2799][2800][2801].И если кто скажет, что такое невозможно, то пусть прочитает признание актера Михаила Боярского: «Я вообще не умею пить по пятьдесят-сто граммов — мне это не интересно. И потому всегда пил до тех пор, пока мог это делать. А останавливался лишь, когда уже больше не влезало. Отхлебывал я много. Три-четыре бутылки водки для меня было нормой.
Да что там 14 бутылок, если друг героя-рассказчика в «Аэрофлоте» «сказал
И уже почти трезвенником будет выглядеть Владимир Семенович на фоне воспоминаний старателя Вадима Туманова: «У меня есть возможность сравнивать. Ведь все эти годы, можете себе представить, какая публика со мной работала на приисках. Бульдозеристы, экскаваторщики, горняки. Так что я знал, как люди пьют. Ни в какое сравнение не шло с Высоцким»219
То неимоверное напряжение, в котором жил Высоцкий, требовало соответствующего количества спиртного для того, чтобы это напряжение снять. Как говорил Михаил Шемякин: «Все его нагрузки по накалу точно совпадали — он безумствовал, когда он пьянствовал, но когда он работал, то нагрузки, которые он нес, тоже были бе-зумными!»220. Но это была не единственная и, может быть, даже не главная причина загулов Высоцкого (ведь были же у него периоды, когда он находился «в завязке» по нескольку лет).
Во-первых, несмотря на огромное количество друзей и знакомых, поэт чувствовал себя одиноким — об этом говорится в начале песни «Про черта» (1966): «У меня запой от одиночества». А во-вторых, из-за многочисленных запретов и издевательств со стороны властей он часто искал забвения в бутылке: «Мы тоже дети страшных лет России — / Безвременье вливало водку в нас» (1979) (последняя строка здесь явно восходит к черновикам «Моего Гамлета»: «Век влил в меня подобие эрзаца»; АР-12-10).
Поэтому «Мишка пьет проклятую, — / Говорит, что за графу / Не пустили пятую». В несколько иной тональности этот мотив реализован в стихотворении «Жил-был один чудак…» (1973): «Другой бы, может, и запил, / А он махнул рукой: / “Что я, когда и Пушкин был / Всю жизнь невыездной!”».
Кстати, сам Высоцкий тоже связывал свои запои с цензурными запретами и давлением властей. Приведем фрагмент его беседы с запорожским фотографом Вячеславом Тарасенко в 1976 году: «“А сколько у тебя уже грамзаписей?” — “А, ерунда. В Союзе четыре пластинки, не считая ‘Вертикали’, гибкой. Хотел сделать в Париже в одной коммерческой коммунистической фирме, которая сотрудничает с Союзом, двадцать две вещи подготовил. А ‘контролеры’ говорят: никогда и нигде… Я их уже подготовил, а они зарубили…”. — “При такой напряженной жизни как ты отдыхаешь, от чего получаешь разрядку?”. — “Никогда не отдыхаю, но иногда пью — редко, но до упора”»[2802]
.Точно так же пьет и его лирический герой: «Я сам добыл и сам пропил» («Я в деле»), «Я один пропиваю получку» («Я был слесарь шестого разряда»), «Пропился весь я до конца, / А всё трезвее мертвеца» («Песня мужиков» из спектакля «Пугачев»), «Я сегодня пропьюсь до рубля!» («Камнем грусть висит на мне…»), «Хоть душа пропита — ей там, голой, не выдержать стужу» («Снег скрипел подо мной…»), «Всё пропито, но дело не в деньгах» («Аэрофлот» /5; 563/), «Враз пропью и долото, и пальто» («Лукоморья больше нет»2[2803]
), «Пью, бывает, хоть залейся: / Кореша приходят с рейса — / И гуляют “от рубля”!» («Про речку Вачу и попутчицу Валю»), «Гуляй, рванина, от рубля и выше!» («Штрафные батальоны»). Причем в предыдущей песне лирический герой тоже представал в образе «рванины» (бездомного бича, у которого душа похожа на «тельняшку — в сорок полос, семь прорех»).