Мать описывала трогательное отношение к смерти отца всех соседей-хуторян и сельчан. Они собрались в наш двор массой на панихиду и отпевание, не позволили везти гроб, а несли его на руках, часто сменяясь до самого местечка Жорнищи (более 2-х верст) и похоронили под аркой наружной каменной лестницы находившегося в местечке старинного, когда-то униатского, а потом православного храма. Все соседи-крестьяне выразили признательное участие и сочувствие нашей Маме, Кате и Коле и заявили о своем глубоком уважении к почившему нашему отцу, преклоняясь перед его честностью, доступностью, доброжелательством, поразительно скромным образом жизни и искренней любовью к сельскому хозяйству и крестьянам. Они говорили, что он изумлял их своим трудолюбием, всегдашней готовностью помочь крестьянину советом или материально в нужде, но никогда не позволяя себе никакой несправедливости; за обиды же, нанесенные ему, никогда не жаловался в суд, а только стыдил словами обидчиков. Удивлялись они также его физической бодростью и сохранению до 74-х лет всех зубов, которыми он легко грыз орехи и ел фрукты. Его же честность и здравомысленные советы всем, кто из народа к нему обращался, создали ему огромную популярность во всей обширной округе. Нравился им также его прямой, твердый характер, верность своего слову, настойчивость и энергия, с какой он всегда отстаивал правое дело, будь это свое, или чужое.
Мать писала, что, предвидя свою кончину и желая из своих скромных сбережений, какие целиком отец вложил в покупку хутора, уделить поровну всем родным; он задумал продать хутор в одни руки кому-либо, а вырученные деньги разделить между Мамой и всеми нами, избегая тем самым всех проволочек и возни с наследством имения после его смерти. Коля предложил отцу купить весь хутор за ту цену, какую назначит отец, принимая во внимание повышение ценности земли за все истекшее от года покупки время. Отец подумал и назвал 30 000 рублей. Коля мобилизовал все свои личные сбережения за всю свою службу и передал отцу в руки наличными всю сумму. Отец передал эти деньги Маме с тем, чтобы она разделила между всеми нами поровну, включая и себя.
Коля тотчас же отказался от своей доли в пользу Мамы. Когда же сообщили об этом всем другим братьям, то Саша отказался от своей доли в пользу сестры Кати. Но Мама и Катя отказались от лишних долей, чтобы каждому из оставшихся братьев было выдано на руки больше, чем по три тысячи, ибо имелся еще у Мамы хутор в Херсонской губернии, близ местечка Каприцы, и она передавала его Кате. По расчету же Коли, Мама и Катя должны были получить по 6 000 каждая, а мы по 3 000 р[ублей], и на это согласились все братья единодушно. Мне деньги Коля перевел через банк в Петербурге. Получив эти сведения, я тот же час отпросился в кратковременный отпуск и прибыл на отцовский хутор, где застал Маму, Колю и Катю. Отслужив на могиле отца панихиду и проведя несколько дней с родными в тесном и дружеском общении, я поторопился назад в академию, где еще предстояло нам оформить окончательно наш выход, т. е. избрать себе военный округ для будущей службы в Генеральном штабе, представиться императору и оформить свой отъезд с получением подъемных и прогонных денег к месту нового назначения.
Мне было очень грустно, что отец не дожил до моего приезда, и я не мог лично порадовать его моими успехами. На память об отце я взял его собственное Евангелие с собственноручными пометками и не расстаюсь в этой святой книгой и до сего дня.
В откровенной беседе с Мамой, братом и сестрой я высказал свое твердое намерение не оставаться на службе в столице, климат которой мне тяжел, да весь тон службы не нравится. Я решил взять вакансию на Кавказ, где я 9 лет тому назад начал службу офицером артиллерии. Родные вполне одобрили мое намерение.
Вернувшись в Петербург, я узнал, что произведен за академию в капитаны инженерных войск, а все мы, окончившие академии, должны на днях представиться императору Александру III. Нам, окончившим по 1-му разряду, предоставлено право выбирать любой военный округ для службы, но, по традиции, четыре лучших по списку могли остаться в Петербургском округе в штабе гвардии и этого военного округа. Я получил письменное предложение начальника штаба I- армейского корпуса, входившего в состав этого округа, принять должность старшего адъютанта штаба корпуса.
Служба в войсках гвардии считалась тогда особой привилегией, которой страстно добивались многие, но попасть в этот избранный даже для Генерального штаба аристократический круг было крайне трудно: надо было начинать в нем службу с низов, а право на вход давал только список по старшинству при выпуске из академии. Очень соблазнительно было предложение глубокочтимого мною ученого с мировой известностью А.А. Тилло, члена Географического] об[ществ]ва и корреспондента Академии наук, исполнявшего в то же время и обязанности начальника штаба корпуса. Он искренно и доброжелательно был ко мне расположен.