По уходе императора со всей свитой, нас пригласили к завтраку, где мы оживленно провели около часу, а затем разошлись по домам. Ни военный министр, ни начальник Главного штаба нами не поинтересовались, и мы от них ничего не слышали и ничем знакомство наше с ними не проявилось. И так все официальные представления закончились. Предстояло отправиться к месту новой службы в город Тифлис в штаб Кавказского военного округа.
Отношения к нам, благополучно окончившим, резко изменилось со стороны администрации и профессоров академии. Нас теперь трактовали как равных, товарищей и «кто это знает?» – как говорили нам, улыбаясь, – «людей с будущим». В семьи некоторых профессоров я был вхож еще во время обучения в академии и был там хорошо принят. Поэтому не удивился, когда получил приглашение к старику-генералу Петрову, у которого считался лучшим учеником по черчению и съемкам. Я уважал этого вполне достойного и цельного человека: он же был и главный библиотекарь академии, так что пришлось часто я ним соприкасаться.
Петров был вдовец, имея 2-х сыновей – офицеров гвардии и двух дочерей в институте. Весною окончили институт обе дочери-погодки, и отец устроил в их честь folle-journee[162]
. Старший сын, мой ровесник, пришел от имени отца просить и меня к ним на семейный праздник. Собралось у них огромное общество молодежи, которая веселилась на все лады. Хозяин и хозяйка (его старшая дочь) всех приветствовали с полным радушием и гостеприимством. Участия в танцах я не принял по случаю смерти своего отца. Вообще же я охотно разделял с другими этот способ веселиться и, как говорили другие, умел весело и увлекательно дирижировать. Заметив, что я сижу и лишь наблюдаю, ко мне подошла старшая дочь хозяина и предложила познакомиться с только что прибывшей гостьей, очень нарядно и богато одетой девушкой лет 27–28. Меня ей представила, а о ней сказала, что она и брат ее – давние друзья их семьи. Нас оставили, и мы уселись, глядя на танцующих. Я спросил свою даму, отчего она не танцует и отказывает всем, кто ее приглашает, а такие любители постоянно прерывали наш разговор. Она с усталой улыбкой на бледном, как бы переутомленном, уже блекнущем лице сказала:– Смертельно все надоело! Все одно и то же. Каждый день где-нибудь на балу, в театре, концерте, костюмированном вечере. Пора кончить, ведь уже почти лето. Да и приехала я только потому, что захотелось взглянуть на вылетевших из института друзей – дочерей хозяина, давнишнего друга моих покойных родителей.
Мало-помалу разговор наш стал более оживленным, и она очень заинтересовалась тем, что я говорил, спрашивая о многом.
– Мне говорили сыновья хозяина, что вы отказались служить в Петербургском округе. Ведь это заветная мечта всех офицеров Генерального штаба. Что за причина такого отказа, если это не будет нескромностью у вас спросить?
Я отвечал сначала кратко, а затем, увлекаясь, и начал развивать свои давнишние мечты о путешествиях в дальних странах, о службе на малоизученных и отдаленных окраинах империи и проч. Должно быть, это захватило и ее, потому что она воскликнула:
– Вот это настоящая, интересная жизнь! Не то, что здесь, в столице называют жизнью! Мне она до смерти надоела, особенно теперь, когда я стала так богата, что могу делать все.
– Смею вас уверить, – заметил я своей собеседнице, – что я гораздо богаче вас во всех отношениях.
– Этого быть не может, – возразила она с живостью. – Вы шутите.
– Нисколько, – отвечал я. – Говорю совершенно серьезно и могу это немедля доказать строго и логично.
– Вы меня сильно заинтересовали, и я послушаю с глубоким вниманием ваши доказательства, – сказала она, иронически улыбаясь, и с чувством превосходства надо мною.
В это время подошел к ней какой-то генерал и стал ей что-то говорить. Я тотчас же поднялся, чтобы отойти, но она удержала меня:
– Нет, мы должны непременно кончить наш разговор. Я прошу вас не уходить.
Подошла и молодая хозяйка, предлагая пройти в столовую. Мы с моей собеседницей сели рядом за стол, и наш разговор продолжился.
– Я очень хочу, чтобы вы исполнили ваше намерение и доказали правоту ваших слов, иначе я буду считать сказанное просты хвастовством, – настойчиво проговорила соседка.
– Охотно исполню ваше желание, но прошу только не обижаться за откровенность моих суждений. Ваше резкое требование доказать справедливость мною сказанного обязывает и меня быть если не резким, то откровенным, а потому заранее прошу у вас извинения за форму, в которую облеку свои доказательства, – отвечал я своей собеседнице.
– Ожидаю их с большим интересом и обещаю принять их с полным доброжелательство и без обиды.