В 1968-м команду пополнил Икс. Ему удалось выиграть французский Гран-при, пока Эймон продолжал страдать от невезения. Более того, между двумя гонщиками стало появляться напряжение, поскольку бельгиец, человек довольно надменный и равнодушный, не любил заниматься испытаниями новых болидов, из-за чего большую часть работы тест-пилота в Модене и Монце в процессе разработки приходилось выполнять Эймону. Команду явно сковывало отсутствие полноценного аэродинамического туннеля и нормального тестового трека. Автодром, находившийся на окраине города, теперь был слишком устаревшим для тестирования современных ультраскоростных гоночных машин, а Монца находилась в сотне миль от Маранелло и была настоящим кошмаром с точки зрения логистики. Строились планы по обновлению старой трассы в близлежащей Имоле, но до завершения работ оставалось еще несколько лет. В собственности Феррари находилось достаточно много садовых участков вдоль дороги на Абетоне — на этих территориях вполне можно было возвести частный объект, на котором конюшня могла бы проводить испытания, но в текучем, стремительно меняющемся мире автомобильных технологий конца 1960-х постройка такого полигона была лишь одним пунктом в списке из сотен приоритетов команды, стесненной узкими рамками бюджета.
С 1968-го по 1969-й цифры продаж машин марки упали практически на 100 штук, с 729 до 619, из-за чего в гроссбухе компании появилось еще больше красных чернил. Значительное падение произошло на американском рынке, на который теперь приходилась почти половина продаж всех легковых автомобилей «Ferrari». Конгресс США вот-вот должен был принять строгие стандарты по ограничению выхлопных выбросов и безопасности, из-за чего увеличивалась стоимость производства. В тот момент Ferrari была предприятием средних размеров, способным приносить прибыль в условиях стабильной экономики и постоянного спроса, но при этом испытывающим нехватку средств для столь необходимого расширения. Усложняло дело и настойчивое стремление Феррари соревноваться на нескольких фронтах, в то время как Франко Лини и другие призывали его ограничиться лишь участием в Формуле-1, на которой можно было сконцентрировать полную силу его маленькой, но преданной команды инженеров.
К этому времени Энцо Феррари уже стал заложником своего собственного, тщательно вылизанного публичного имиджа. Он представлял себя знаменосцем итальянского автоспорта — своего рода странствующим рыцарем на железном коне, — который был готов любой ценой защищать честь страны под натиском незваных заморских гостей. Обожавшая его публика с готовностью покупалась на этот образ и щедро платила ему безумным поклонением, не имевшим аналогов в большом спорте. Энцо Феррари превратился в икону, стал отцом семейства для страны, жаждавшей уважения в международном сообществе. Италию попросту не рассматривали как серьезную силу на европейской арене. Хаос, творившийся в ее правительстве, нестабильность в экономике, расцвет паразитировавшей на обществе мафии, все более непокорный левый фланг политической авансцены и бедность, душившая юг страны, давным-давно стерли из людской памяти воспоминания о послевоенном «экономическом чуде». Скромные триумфы, вроде тех, что удавались Scuderia Ferrari, становились главной темой в обществе и объектом страсти населения, изголодавшегося по победам и славе. Но, как это бывает со всеми любителями фривольности, преданность болельщиков команде была чудовищно хрупкой.
ДЛЯ СКАНДИРУЮЩИХ И РАСПЕВАЮЩИХ ПЕСНИ ТОЛП ФАНАТОВ, КАЖДЫЙ ГОД ПОЯВЛЯВШИХСЯ НА ГРАН-ПРИ ИТАЛИИ И РАЗМАХИВАВШИХ ЖЕЛТО-КРАСНЫМИ ПОЛОТНАМИ «FERRARI», СЛОВНО ФРАНЦУЗСКИЕ РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ ПРИ ШТУРМЕ БАСТИЛИИ, ПОБЕДА SCUDERIA ВСЯКИЙ РАЗ СТАНОВИЛАСЬ ПОВОДОМ УСТРОИТЬ БЕЗУМНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА.
Но поражения команды провоцировали такой же силы гнев и разочарование. За неудачами тут же следовал град упреков со стороны прессы. Штаты крупных СМИ —