Эпидемии и общество: от Черной смерти до новейших вирусов

Очевидно, что огромную роль в развитии новой медицины сыграла организация в парижских больницах специализированных лечебных отделений. Лаэннек смог систематизировать шумы в грудной клетке благодаря тому, что ежегодно обследовал около 5000 пациентов, большинство из которых страдали туберкулезом легких. Столь обширный опыт работы с туберкулезными больными, как в стационаре, так и в секционном зале, позволил Лаэннеку и его коллегами утвердиться в предположении, что они имеют дело с отдельным специфическим заболеванием. Представление о том, что болезни обладают собственной спецификой, было революционным. Любая болезнь, настаивали парижские медики, имеет особые и неизменные признаки, и значит, ее можно классифицировать сообразно линнеевскому принципу. Этот вывод дал начало новому учению – нозологии, предметом которой стала классификация болезней, а заодно и новым областям медицины, каждая из которых имеет дело со своей подгруппой заболеваний, например венерология, психиатрия, педиатрия, патологическая анатомия и терапия внутренних болезней.

Рис. 10.2. Парижская школа внедрила в практику новый тип осмотра – физикальный, облегчить который позволили такие инструменты, как моноуральный стетоскоп, изобретенный Рене Лаэннеком в 1816 г.

Wellcome Collection, London. CC BY 4.0

Там же, в Париже, сложилась абсолютно новая концепция врачебного образования. Лекции по-прежнему составляли часть учебной программы, как и ряд текстов, но само обучение происходило преимущественно в больничных палатах, где знаменитые профессора, например Пьер Луи, проводили обходы в сопровождении большой свиты студентов. Новое врачебное образование было прикладным и основывалось на настоящей практике. Студентов учили правильно использовать собственное восприятие – зрение, слух, осязание – и относиться скептически к авторитетам, догмам и теориям. То была философская установка сенсуализма, примененная в сфере медицины, и породила она «больничную медицину», противостоящую как медицине Гиппократа, которая видела свое место у постели пациента, так и «библиотечной медицине» Галена и его последователей.

Эти врачи, практикующие в больницах, считали, что воплощают собой новую медицинскую науку. Однако у нее было мало общего с тем, что называется фундаментальными науками сегодня, то есть с химией, физикой и физиологией. В учебном плане они занимали отнюдь не центральное место и, что показательно, значились как второстепенные дисциплины. Наукой же в Париже считались строгие, точные, непредвзятые, непосредственные наблюдения и выявление численных корреляций между наблюдаемыми явлениями и диагнозами, подтвержденными по итогам вскрытия.

Как оказалось, этот подход к образованию и исследованиям позволял генерировать несметное количество новых знаний о болезнях и их механизмах. Изменилась сама природа медицинской науки и врачебного дела. В диагностике, патологии, классификации болезней и хирургии были достигнуты значительные успехи. Изменилось и отношение к профессии, что позволило врачам претендовать на пиетет и бо́льшую стоимость на рынке медицинских услуг. По всем этим причинам Парижская школа служила образцовым примером медицинской реформы для других стран. Вскоре появилась Венская школа, перенявшая методы Парижской, Больница Гая в Лондоне, Гарвардская медицинская школа, Массачусетская больница общего профиля в Бостоне и Школа медицины Университета Джонса Хопкинса в Балтиморе.

Только вот, к сожалению, пациентам, проходившим лечение в больничных палатах, успехи Парижской школы особой пользы не приносили. Общеизвестно, что терапия была слабым местом новой медицинской науки. Врачи много чего знали, но от этого их подход к ведению пациентов не становился лучше. Приезжавшие на учебу во Францию британцы и американцы даже высказывали подозрения, что нравственность у парижских врачей не в приоритете. Было заметно, что зачастую они не стремились облегчать страдания пациентов и бороться за их жизни. Рассказывали, что для хирургов операции были в первую очередь возможностью развить ловкость рук, а учебная программа для медиков отнюдь не упирала на то, что главная задача врача – исцелить больного. Значение имели только знания и их приумножение. Пациенты были такими же объектами наблюдения, как экспонаты в музее естественной истории или как театральный реквизит, их присутствие в палате прежде всего служило науке. В романе «Парижские тайны», который в 1842 г. написал Эжен Сю, французский коллега Чарльза Диккенса, фигурирует персонаж доктор Гриффон – карикатурный Пьер Луи. Во время обхода он анонсирует студентам, какие внутренние повреждения они смогут наконец-то увидеть на вскрытии, когда пациентка, лежащая сейчас перед ними, умрет. Сю пишет, что доктор Гриффон