Эпидемии и общество: от Черной смерти до новейших вирусов

Третьим важным эпидемиологическим потрясением 1990-х гг. была вспышка геморрагической лихорадки Эбола, которую еще называют болезнью, вызванной вирусом Эбола. Это случилось в 1995 г. в городе Киквит в Заире (сейчас Демократическая Республика Конго). Вспышка вызвала ужас не масштабами (с января по июль заразилось всего 318 человек), а тем, что обнаружила неготовность международного сообщества эффективно противостоять в потенциале глобальной чрезвычайной ситуации в области здравоохранения. Кроме того, Эбола разбередила древние страхи Запада перед джунглями и дикой природой, подкрепив расистские тревоги по поводу «самой темной» части Африки. В итоге вспышка в Киквите получила, по мнению издания The Journal of Infectious Diseases, «экстраординарное» и «беспрецедентное» освещение в СМИ, что иногда было продиктовано лишь желанием «коммерциализировать» людское горе и «психоз, охвативший всю страну»{259}. Снизошедшие до берегов реки Квилу мировые таблоиды, изрядно привирая, рассказывали, что лихорадка Эбола зародилась посреди африканских джунглей в результате стычек угольщиков и любителей «дикого» туризма с обезьянами и что теперь эта болезнь грозит странам Запада. Например, на первой полосе сиднейской газеты The Daily Telegraph красовался показательный заголовок «Чудовище из джунглей». Однако даже здравомыслящие исследователи встревожились, узнав, что лихорадка Эбола ускользала от внимания органов здравоохранения в течение 12 недель, в период между смертью нулевого пациента 6 января и уведомлением международного сообщества 10 апреля, несмотря на то что за это время появились и тяжелобольные, и умирающие. При настолько несостоятельной системе эпиднадзора вирус Эбола мог бы незаметно распространиться и на 500 км, от Киквита до Киншасы, а затем из международного аэропорта Заира разлететься по всему миру. Вирус, попавший на борт самолета, – «бомба замедленного действия», как гласил заголовок в New York Daily News.

Однако вспышка в Киквите привлекла внимание в первую очередь потому, что лихорадка Эбола очень опасна и ее течение в организме человека мало чем отличается от бубонной чумы – это очень страшно и чудовищно мучительно. Писатель Ричард Престон, побывавший в Заире, нагнетал тревогу рассказами об увиденном, не гнушаясь бойких преувеличений. Выступая на телевидении, он сперва сообщил, что летальность у Эболы 90 % и средств лечения или профилактики этой болезни нет, а затем продолжил:

Ее жертвы испытывают муки полномасштабного биологического распада. ‹…› Когда вы умираете от Эболы, происходит страшное кровотечение, часто оно сопровождается судорогами или эпилептическими припадками. На последней стадии вы впадаете в критическое шоковое состояние и умираете, а из всех отверстий вашего тела хлещет кровь. При этом в Африке, где происходит вспышка, медицинские учреждения оставляют желать лучшего. Мне сообщили из достоверных источников, что врачи… боролись за жизни пациентов буквально по локоть в крови, в черной кровавой рвоте, в красном, как томатный суп, кровавом поносе, понимая, что уже обречены и тоже умрут{260}.

В сочетании с заявлениями ученых, что мир крайне подвержен новым пандемиям подобных инфекционных заболеваний, события в Латинской Америке, Индии и Заире породили целый каскад громких заголовков, вроде «Убийцы на свободе», «Микробы объявили войну», «Вирус судного дня», «Ветра из зоны заражения», «Месть микробов». Вырисовывался апокалиптический образ цивилизации, громоздящейся на склоне извергающегося вулкана, образ Запада, осажденного ордами незримых микробов, и природы, мстящей человеку за самонадеянность. В феврале 1995 г. телеведущий Форрест Сойер на канале ABC news сообщил, что раньше западный мир считал себя защищенным от таких невидимых убийц, а сейчас развитые страны обнаружили, что цивилизация «как никогда уязвима» перед вирусами, бактериями и другими паразитами, особенно перед вирусом Эбола.