Однако такие предостережения в 1980-е гг. касались только ВИЧ/СПИДа и не затрагивали саму тему искоренения болезней или объявленной новой эры в медицине и здравоохранении. Эту задачу пришлось взять на себя Медицинскому институту при Национальной академии наук, который в 1992 г. опубликовал знаковую статью «Новые инфекции: микробиологические угрозы здоровью в США». Сигнал тревоги был подхвачен сразу и повсеместно. В 1994 г. Центры по контролю и профилактике заболеваний (ЦКЗ) выработали свой ответ на кризисную ситуацию и учредили журнал Emerging Infectious Diseases
(«Возникающие инфекционные болезни»); в 1995 г. отозвался Национальный совет по науке и технике, а 36 ведущих международных медицинских журналов пошли на небывалый шаг, объявив январь 1996 г. месяцем новых болезней и подготовив тематические выпуски, всецело посвященные новым инфекциям. В тот же год президент США Билл Клинтон опубликовал информационный бюллетень «Борьба с угрозой новых инфекционных заболеваний», обозначив их как «одну из наиболее значимых проблем здравоохранения и безопасности, стоящих перед мировым сообществом»{255}. Кроме того, по вопросам новых инфекций в Конгрессе США состоялись слушания перед комитетом Сената по труду и человеческим ресурсам, где председатель комитета Нэнси Кассебаум заметила: «В будущем новые стратегии должны начинаться с повышения осведомленности. Нам надо заново вооружить нашу страну и весь мир, чтобы одолеть врагов, которых мы считали уже побежденными. Эти сражения, как мы поняли из 15-летнего опыта борьбы со СПИДом, не будут ни легкими, ни дешевыми и не обеспечат нам скорой победы»{256}. И наконец, в 1997 г., чтобы привлечь внимание международного сообщества, ВОЗ заявила темой Всемирного дня здоровья, который отмечается 7 апреля каждого года, «Новые инфекционные болезни: мировые угрозы, мировые ответы» и напомнила, что в «глобальной деревне» ни одна страна от них не защищена.О новых неожиданных опасностях заговорили не только ученые, законодательная власть и медицинское сообщество. Угроза широко освещалась и в прессе, особенно в свете трех событий 1990-х гг., послуживших мрачными уроками всему миру. Первое событие – крупная эпидемия азиатской холеры в Южной и Центральной Америке, начавшаяся в Перу и быстро распространившаяся по всему континенту. В 16 странах было зарегистрировано 400 000 заболевших, 4000 погибли (см. главу 13). Целое столетие на Американских континентах холеры не было, и визит незваной гостьи напомнил, сколь хрупки достижения здравоохранения. Поскольку холера распространяется через загрязненные фекалиями воду и еду, ее можно считать «градусником нищеты», безотказным индикатором социальной запущенности и бытовой неустроенности. Поэтому вспышка этой болезни в западных странах в конце XX в. и вызвала такое потрясение и внезапное осознание собственной уязвимости. Газета The New York Times
рассказала своим читателям о «диккенсовских трущобах Латинской Америки» в Лиме и в других города, где люди черпают воду для питья прямо из «запруженной нечистотами реки Римак» и прочих загрязненных водоемов{257}.Вторым новостным событием в области эпидемических заболеваний стала вспышка чумы в индийских штатах Гуджарат и Махараштра в сентябре и октябре 1994 г. Число жертв было относительно небольшим, сообщалось о 700 случаях заболевших и 56 умерших, однако известие, что чума распространилась как в бубонной, так и в легочной формах, вызвало почти библейский исход сотен тысяч людей из промышленного города Сурат. Это обошлось Индии примерно в 1,8 млрд долл., потерянных в сферах торговли и туризма, а также спровоцировало панику по всему миру. The New York Times
объясняла, что несоразмерный масштабам инцидента страх был вызван тем, что «чума» – слово с выраженным эмоциональным окрасом, поднимающее воспоминания о Черной смерти, которая убила четверть населения Европы и вызывала страшные бедствия на протяжении 500 лет. «Индийская чума, – продолжала газета, – яркое напоминание о том, что старая болезнь, когда-то считавшаяся побежденной, может неожиданно разразиться когда и где угодно»{258}.