Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Первая ревизия (перепись податного населения), проведенная в начале 1720-х гг., и вторая, в 1744 г., включали в списки только мужчин, так как цель их была составить реестр всех, кто подлежал нововведенному подушному окладу, — в принципе, всех мужчин, включая младенцев мужского пола, но исключая дворян и лиц духовного сословия (позже в том же веке и купцов) — и воинской повинности. Начиная с 1763 г. ревизии учитывали также и женщин[292]. Ревизии XVIII в., кроме самой первой, группировали крестьян не по дворам, а по отцовской линии. В 1744 г., например, отец и три сына записывались вместе, и неважно, в одном они жили дворе или нет. Если они доживали до 1763 г., отец и сыновья опять группировались вместе, а ниже шли их жены и все их потомство. Если сыновья были успешны в плане демографическом, в ревизских сказках 1782 и 1795 гг. вместе со своими отпрысками они занимали не одну страницу, при этом совершенно оставалось неясно, кто где и с кем живет. С другой стороны, в эпоху, когда у большинства крестьян были только имена и отчества и многим мальчикам и девочкам давали одни те же имена, только ревизская сказка с ее принципом построения по отцовской линии могла стать надежным указателем родственных связей за пределами двора.

Ревизия дает также систематическую и весьма полезную информацию о возрасте. Каждая ревизия после самой первой учитывала всех мужчин, включенных в предыдущую, — они были либо живы, либо умерли, либо сбежали, либо были забриты в солдаты или по какой-то другой причине лишились статуса податной души — и добавляла родившихся в промежуточный период[293]. Таким образом, в ревизских сказках 1744, 1763, 1782 и 1795 гг. в левую колонку внесены мужчины из предыдущей ревизии, а в правую колонку — мужское население на текущий момент. Необходимость наглядного сравнения результатов предыдущей и текущей переписи, дабы не было ненароком упущено ни одной податной души, объясняет перепись населения по родословному принципу. Эта система была полезна, в частности, тем, что сокращала возрастную аккумуляцию. Значительная возрастная аккумуляция наблюдалась, естественно, и во время, и после первой ревизии: во время ревизии 1763 г. переписчики просто добавили 19 лет к возрасту каждого учтенного в ревизии 1744 г. Из этого возникло то, что можно назвать вторичной возрастной аккумуляцией, перешедшей из одной ревизии в другую. С другой стороны, при каждой ревизии в списки добавлялись дети и подростки, и возрастная аккумуляция была гораздо менее ярко выражена среди молодежи — потому, видимо, что взрослые обитатели двора (или другие лица, от которых переписчики получали сведения) знали, по крайней мере приблизительно, сколько детям на тот момент лет. Ко времени ревизий 1782 и 1795 гг., когда большинство живущих мужчин родились после 1744 г., возрастная аккумуляция сильно сократилась, кроме старейших когорт. Точно то же самое, только позже, произошло с женщинами: значительная возрастная аккумуляция, когда их впервые включили в списки в 1763 г., со временем сгладилась. Нет оснований полагать, что возраст детей, добавлявшихся в ревизские списки, указывался с большой точностью, но погрешность была, вероятно, плюс-минус год или два. Ревизские сказки конца XVIII столетия содержат данные, на которые можно полагаться, если мы намерены использовать их для анализа демографического поведения — процента состоявших в браке, например — по пятилетним когортам[294].

Начиная со сказок 1763 г., ревизии XVIII в. дают и другую ценную информацию. С 1763 г. в них указываются деревни, из которых пришли жены, а с 1782 г. — куда были отданы замуж дочери. Эта информация фиксировалась с целью установления смены владельцев, что позволяет нам оценить ряд особенностей брачного поведения — как, например, процент женщин, выходивших замуж не в своей родной деревне, и как далеко мужчины ездили в поисках жен[295]. Лишь небольшой процент женщин выходили замуж в своей деревне: в 1763 г. в трех дворцовых деревнях прихода с. Купля из 84 жен с известным местом рождения лишь 15 (18 %) были местными, еще 13 (15 %) были родом из других деревень прихода с. Купля, а 56 (67 %) прибыли из прочих мест. В 52 браках, заключенных в интервале между 1763 и 1782 гг., 9 жен (17 %) остались в родных деревнях, еще 9 (17 %) были из того же прихода, а 35 (65 %) — из других деревень. Поскольку деревни эти были маленькие, неудивительно, что мужчины так часто искали себе жен за пределами своих деревень и прихода, который не был естественной физико-географической единицей; некоторые деревни, не принадлежавшие приходу, были ближе, чем другие того же прихода. Так же как большинство жен были не из прихода, большинство дочерей дворцовых крестьян выдавались замуж на сторону: 58 % в 1763–1782 гг., 73 % в 1785–1795 гг.[296] В демографическом плане деревни были далеко не самодостаточными. Брачным рынком были не деревня и не приход, а район.