Читаем Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках полностью

В 1763 г. первые два поколения случковских женщин, отказавшихся выходить замуж, были на грани вымирания. Два двора вымерли быстро, оставив к 1782 г. 25 дворов. В одном оставалась лишь 80-летняя старая дева, которая умерла через несколько месяцев после ревизии 1763 г. В другом дворе жили глава семьи Матвей Андреев, 56 лет, его жена, 52 лет, и сестра Мария, 54 лет; Мария умерла последней в 1767 г. В деревне скопилась также кучка по большей части престарелых старых дев (45, 62 и 87 лет) и вдов (78 и 85), последняя из которых умерла в 1775 г. Переписчик определил их как оставшихся «после умерших крестьян»; это были оставшиеся в живых обитательницы ранее распавшихся дворов[315]. Некоторые из них, возможно, жили самостоятельно, других могли приютить в соседском дворе; счетчику, вероятно, показалось, что лучше записать их отдельно, чем присоединять к концам чужих родословных. Мы не можем с определенностью сказать, были ли среди этих незамужних женщин старообрядки, но, скорее всего, были. У нас больше уверенности, что жители двора Федора Никитина были старообрядцами. Самому Федору было всего 18 лет в 1763 г., и он жил со своей 46-летней вдовой матерью и тремя незамужними тетками — сестрами матери, 35 и 26 лет, и сестрой отца, 60 лет. Только 26-летняя Елена дожила до ревизии 1782 г.; она дожила также до включения в списки записных раскольников в 1800 г. Единственной другой женщине, по данным на 1763 г. никогда не выходившей замуж и дожившей до 1782 г., было 47 лет, и она жила во дворе, который с 1777 г. был, по всей видимости, преимущественно православным.

В Случково, как и в Алёшково, после 1763 г. сопротивление браку стремительно нарастало. Только две из девяти незамужних случковских женщин 25 лет и старше в 1763 г. дожили до 1782 г., но к тому времени к ним присоединилось новое и более многочисленное население из 20 женщин, которые так и не вышли замуж к 25 годам и старше. 16 никогда не вступавших в брак женщин жили в 11 определенно старообрядческих дворах, шесть проживали в трех номинально православных. 9 жили во дворах, где каждая была единственной взрослой незамужней женщиной, остальные 16 жили по 2 и 4 на двор. Некоторые молодые мужчины тоже решили не жениться: в 1763 г. не было ни одного холостяка 25 лет и старше, теперь их было восемь в возрасте от 30 до 42 лет. Шесть из них жили во дворах, где были также взрослые незамужние девицы. В Случково отказ от брака начался раньше, чем в Алёшково, проник в большее число дворов и нашел приверженцев как среди женщин, так и среди мужчин. Стрелка барометра сопротивления браку и дальше продолжала ползти вверх: с 22 никогда не выходивших замуж взрослых женщин в 1782 г. до 27 к 1795 г. 17 из них жили в 10 старообрядческих дворах, 10 — в 5 вроде бы православных. Два из этих дворов, чье православие весьма сомнительно, содержали по три незамужних взрослых девицы. Количество же неженатых взрослых мужчин, наоборот, шло на убыль. Один из неженатых, по данным 1782 г., наконец женился, четверо умерли. Трое оставшихся из этого поколения были единственными холостыми взрослыми мужчинами в деревне. Мужское неприятие брака продержалось в течение всего одного поколения.

Различия в семейной структуре указывают на по меньшей мере три разные стратегии брачности и продолжения рода в Случково и Алёшково. Естественно, неконтролируемое демографическое разнообразие — сколько какого пола рождалось детей, сколько доживало до взрослого состояния — влияло на судьбу дворов, и, кроме вымирания, все результаты были временны и менялись от ревизии к ревизии. Тем не менее контраст столь разителен, что за ним явно стоит выбор самих людей.

Крайние противоположности определяются легко: дворы, где с определенного момента взрослые больше не вступали в браки и продолжение рода остановилось, и те, в которых каждый вступал в брак и производил детей. По данным на 1795 г., семь дворов (два из них старообрядческие) в Случково и пятнадцать (четыре старообрядческих) в Алёшково следовали практике универсального брака и, в принципе, продолжали свой род. Не все из них процветали. Во дворе Григория Иванова в Алёшково, например, после того, как он выдал дочь замуж спустя некоторое время после 1782 г. (когда ей было 20 лет) и в 1786 г. умерла его жена, остался только сам 61-летний Григорий. В семье была еще одна дочь, вышедшая замуж до ревизии 1782 г., но не было сыновей. Скоро двору придет конец — по причинам Григорию неподвластным.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма
Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма

В книге исследуется влияние культуры на экономическое развитие. Изложение строится на основе введенного автором понятия «культурного капитала» и предложенной им и его коллегами типологии культур, позволяющей на основе 25 факторов определить, насколько высок уровень культурного капитала в той или иной культуре. Наличие или отсутствие культурного капитала определяет, создает та или иная культура благоприятные условия для экономического развития и социального прогресса или, наоборот, препятствует им.Автор подробно анализирует три крупные культуры с наибольшим уровнем культурного капитала — еврейскую, конфуцианскую и протестантскую, а также ряд сравнительно менее крупных и влиятельных этнорелигиозных групп, которые тем не менее вносят существенный вклад в человеческий прогресс. В то же время значительное внимание в книге уделяется анализу социальных и экономических проблем стран, принадлежащих другим культурным ареалам, таким как католические страны (особенно Латинская Америка) и исламский мир. Автор показывает, что и успех, и неудачи разных стран во многом определяются ценностями, верованиями и установками, обусловленными особенностями культуры страны и религии, исторически определившей фундамент этой культуры.На основе проведенного анализа автор формулирует ряд предложений, адресованных правительствам развитых и развивающихся стран, международным организациям, неправительственным организациям, общественным и религиозным объединениям, средствам массовой информации и бизнесу. Реализация этих предложений позволила бы начать в развивающихся странах процесс культурной трансформации, конечным итогом которого стало бы более быстрое движение этих стран к экономическому процветанию, демократии и социальному равенству.

Лоуренс Харрисон

Обществознание, социология / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука