Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Русское крестьянское общество строилось вокруг брака и супружеских пар: двор был коллективом супружеских пар, деревня — коллективом дворов. Мужчины и женщины вступали во взрослую жизнь и брали на себя взрослые обязанности по вступлению в брак; если они не вступали в брак, то оставались на периферии взрослого социального мира. Брак структурировал иерархию и взаимоотношения внутри двора. Обычно двор получал свою долю ресурсов деревни (земли, например) в расчете на количество супружеских пар в его составе[318]. Подготовка к свадьбе и сама свадьба были кульминационным моментом в большой части крестьянского фольклора. Поэтому широко распространившийся отказ от брака имел важнейшие последствия для семьи, для деревни и за ее пределами. Безбрачные дворы, отвергшие то, что являлось центром крестьянской жизни, устранились из крестьянского мира. Дворы, где сестры и дочери отказывались от брака, но чьи молодые мужчины женились, находились с точки зрения культурной и социальной в более сложной, если не сказать шизофренической ситуации. Можно ли было в семье относиться к женщинам, которые отвергли брак по религиозным убеждениям, с тем же пренебрежением, как в обычных дворах? Когда один или двое взрослых женатых мужчин и их жены жили, как это часто происходило, совместно с двумя-тремя взрослыми незамужними женщинами, какова была динамика, какой могла быть иерархия в подобном дворе? Тут не могло быть большого сходства с социальной динамикой двора, в котором все взрослые состояли в супружеских парах, а старая дева была исключительным, несчастным случаем. Каждый такой двор должен был сам для себя вырабатывать схему распределения полномочий и обязанностей, так как прецедентных моделей — во всяком случае, в XVIII в. — в наличии не было. Когда молодые мужчины в их доме женились, какую роль играли незамужние женщины в подготовке и праздновании (если у них была какая-нибудь роль, если было празднование)? Как решался конфликт между укорененностью брака в крестьянской культуре и очевидной враждебностью их веры к браку? Увы, ревизские и приходские учеты не дают ответов на эти вопросы. Я задаю их, просто чтобы показать, как отказ от брака в таких масштабах, как это происходило в Случково и Алёшково в конце XVIII в., неизбежно и основательно расшатывал крестьянское общество. Материалы ревизских сказок проливают, однако, свет на другие последствия широкой тенденции к отказу от брака — одно, полностью проявившееся к 1790-м гг., и другое, которое должно было вот-вот обрушиться на Случково и Алёшково.

Отказ случковских крестьян от брака создавал напряженность в отношениях с соседями. До сих пор я представлял статистику по безбрачию традиционным способом — процент взрослых женщин, живущих в деревне, которые никогда не выходили замуж: в Случково 44 %, по данным на 1795 г. Лучшей мерой или, во всяком случае, мерой, которой, скорее всего, пользовались крестьяне в округе, оценивая то, что происходило в Случково, будет процент женщин, родившихся в Случково и никогда не выходивших замуж — то есть без учета женщин, взятых в замужество со стороны, но включая в расчет женщин родом из данной деревни, отданных в замужество на сторону. Из 40 случковских женщин, достигших 25-летия в период между 1763 и 1795 гг., 28 (70 %) никогда не выходили замуж[319]. Соответственно, между притоком и оттоком невест из Случково наблюдался порядочный дисбаланс. В дворцовых деревнях, где отвращение от брака было небольшим, крестьяне брали большинство своих жен со стороны и отдавали большинство своих невест на сторону; со временем число отданных и завезенных приблизительно выравнивалось. В Пешково, например, в период между 1763 и 1795 гг. 28 женщин прибыли и 28 убыли, при этом до 1782 г. больше был приток, а после на столько же больше был отток. В Случково же в тот же период завезено было 26 женщин, а вывезено только восемь — в среднем лишь по одной в четыре года[320]. Деревня поглощала женщин, как воронка: много туда попадало, немногие выбирались.