Таблица показывает несоразмерное количество незамужних, которым за 40 и за 50–17 против 12 замужних в этих когортах из общего числа 29. Замужем или нет, лет через десять оставшимся в живых потребуется поддержка более молодых членов семьи, если таковые у них есть, или родственников, или соседей. Там проживало также 19 мужчин за 40 и за 50, и большинству из них тоже скоро будет необходима поддержка. Мужчин же в возрасте от 20 до 40 было всего 17, и именно на них должно было лечь основное бремя содержания 48 мужчин и женщин старшего поколения (53, если учесть пять предполагаемых беженцев, 44 лет и старше, переживших разорение дворов в других деревнях и нашедших приют в Случково). Незавидное будущее, которое, по данным на 1795 г., четко вырисовывалось в нескольких дворах, было на самом деле будущим всей деревни. Это бремя возникло из-за того, что многие женщины не ушли из дворов в замужество, и усугубилось тем обстоятельством, лишь отчасти случайным, что в молодом поколении было немного мужчин. Сокращающееся количество детей по причине безбрачия станет бедой в дальнейшем будущем, пока же более актуальной проблемой являлось то, что около 20 % мужчин, которые могли бы быть опорой старикам, уже забрали или вскоре заберут на военную службу. Если бы шесть нормально функционирующих дворов в Случково (где все вступали в брак и все еще производили потомство) отказались содержать кого бы то ни было, кроме своих стариков, «нищета» была бы слишком мягким определением будущего остальных 19. В Алёшково ближайшее будущее выглядело не так мрачно: 15 из его 24 дворов, по данным на 1795 г., нормально производили потомство, и самой старшей незамужней женщине было только 49 лет. Но Алёшково станет жертвой похожего демографического и социального кризиса через поколение, когда его шесть безбрачных дворов — точно так же, как шесть безбрачных дворов Случково, — расползутся по швам.
Более молодые вдовы и незамужние женщины могли еще, хотя и с трудом, найти средства к существованию, но старые нет. Они не могли выполнять батрацкий труд, едва посильный мужчинам, и, вероятно, лишь единицы из них обладали силой или умением, чтобы содержать себя кустарным либо отхожим промыслом. Грамотная староверка, учившая детей старообрядцев читать, могла, может быть, прокормить себя, но лишь считаные женщины и мужчины старше 60 были на это способны. Неважно, оставались ли они в убогой старости в своей лачуге или спали на скамье в доме, где им соглашались дать пищу и приют, они все равно нуждались в помощи.
Не все деревни прихода с. Купля демонстрировали столь крайнюю степень неприятия брака, как Случково и Алёшково. В Пешково — еще одной дворцовой деревне — и мужчины и женщины следовали принципу почти что универсального брака (как видно из таблиц 3.1 и 3.2): хотя во время ревизии 1782 г. имели место кое-какие пертурбации, по данным и на 1763, и на 1795 г. только один мужчина и две женщины 25 лет и старше остались холостыми. Куплинские священники не выявили ни одного раскольника среди крестьян Пешково в 1777 г. и только одну супружескую пару записали староверами в 1800 г.[323]
Это были Иван Дмитриев, 48 лет, по данным ревизии 1795 г., и Матрена Григорьева, 43 лет. Матрена была родом из Случково, и, хотя семья Ивана, по данным на 1782 г., не похожа на противницу брака — две его сестры были выданы замуж, по данным на 1795 г., у этой пары не было живых детей и во дворе, кроме них, никого не осталось. Возможно, они ввели в Пешково практику целибатного брака (или один из них был не способен к зачатию, или все их дети умерли в младенчестве).Уровни противления браку в помещичьих деревнях прихода, показанные в таблицах 3.4 и 3.5, основаны на материалах исповедных ведомостей 1777 и 1800 гг., которые не дают достоверной информации по возрастам. Тем не менее, хотя количество мужчин и женщин в возрасте 25 лет и старше может быть неточным, различия между деревнями и произошедшие со временем изменения слишком существенны, чтобы объясняться случайными погрешностями в записи данных.