Читаем Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках полностью

Таблица показывает несоразмерное количество незамужних, которым за 40 и за 50–17 против 12 замужних в этих когортах из общего числа 29. Замужем или нет, лет через десять оставшимся в живых потребуется поддержка более молодых членов семьи, если таковые у них есть, или родственников, или соседей. Там проживало также 19 мужчин за 40 и за 50, и большинству из них тоже скоро будет необходима поддержка. Мужчин же в возрасте от 20 до 40 было всего 17, и именно на них должно было лечь основное бремя содержания 48 мужчин и женщин старшего поколения (53, если учесть пять предполагаемых беженцев, 44 лет и старше, переживших разорение дворов в других деревнях и нашедших приют в Случково). Незавидное будущее, которое, по данным на 1795 г., четко вырисовывалось в нескольких дворах, было на самом деле будущим всей деревни. Это бремя возникло из-за того, что многие женщины не ушли из дворов в замужество, и усугубилось тем обстоятельством, лишь отчасти случайным, что в молодом поколении было немного мужчин. Сокращающееся количество детей по причине безбрачия станет бедой в дальнейшем будущем, пока же более актуальной проблемой являлось то, что около 20 % мужчин, которые могли бы быть опорой старикам, уже забрали или вскоре заберут на военную службу. Если бы шесть нормально функционирующих дворов в Случково (где все вступали в брак и все еще производили потомство) отказались содержать кого бы то ни было, кроме своих стариков, «нищета» была бы слишком мягким определением будущего остальных 19. В Алёшково ближайшее будущее выглядело не так мрачно: 15 из его 24 дворов, по данным на 1795 г., нормально производили потомство, и самой старшей незамужней женщине было только 49 лет. Но Алёшково станет жертвой похожего демографического и социального кризиса через поколение, когда его шесть безбрачных дворов — точно так же, как шесть безбрачных дворов Случково, — расползутся по швам.

Более молодые вдовы и незамужние женщины могли еще, хотя и с трудом, найти средства к существованию, но старые нет. Они не могли выполнять батрацкий труд, едва посильный мужчинам, и, вероятно, лишь единицы из них обладали силой или умением, чтобы содержать себя кустарным либо отхожим промыслом. Грамотная староверка, учившая детей старообрядцев читать, могла, может быть, прокормить себя, но лишь считаные женщины и мужчины старше 60 были на это способны. Неважно, оставались ли они в убогой старости в своей лачуге или спали на скамье в доме, где им соглашались дать пищу и приют, они все равно нуждались в помощи.

КРЕПОСТНЫЕ В ПРИХОДЕ КУПЛЯ И КРЕСТЬЯНЕ ЗА ПРЕДЕЛАМИ ПРИХОДА

Не все деревни прихода с. Купля демонстрировали столь крайнюю степень неприятия брака, как Случково и Алёшково. В Пешково — еще одной дворцовой деревне — и мужчины и женщины следовали принципу почти что универсального брака (как видно из таблиц 3.1 и 3.2): хотя во время ревизии 1782 г. имели место кое-какие пертурбации, по данным и на 1763, и на 1795 г. только один мужчина и две женщины 25 лет и старше остались холостыми. Куплинские священники не выявили ни одного раскольника среди крестьян Пешково в 1777 г. и только одну супружескую пару записали староверами в 1800 г.[323] Это были Иван Дмитриев, 48 лет, по данным ревизии 1795 г., и Матрена Григорьева, 43 лет. Матрена была родом из Случково, и, хотя семья Ивана, по данным на 1782 г., не похожа на противницу брака — две его сестры были выданы замуж, по данным на 1795 г., у этой пары не было живых детей и во дворе, кроме них, никого не осталось. Возможно, они ввели в Пешково практику целибатного брака (или один из них был не способен к зачатию, или все их дети умерли в младенчестве).

Уровни противления браку в помещичьих деревнях прихода, показанные в таблицах 3.4 и 3.5, основаны на материалах исповедных ведомостей 1777 и 1800 гг., которые не дают достоверной информации по возрастам. Тем не менее, хотя количество мужчин и женщин в возрасте 25 лет и старше может быть неточным, различия между деревнями и произошедшие со временем изменения слишком существенны, чтобы объясняться случайными погрешностями в записи данных.


Таблица 3.4. Сопротивление браку в приходе с. Купля среди помещичьих крестьян 25 лет и старше, 1777 и 1800


Таблица 3.5. Сопротивление браку в приходе с. Купля среди помещичьих крестьянок 25 лет и старше, 1777 и 1800


Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма
Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма

В книге исследуется влияние культуры на экономическое развитие. Изложение строится на основе введенного автором понятия «культурного капитала» и предложенной им и его коллегами типологии культур, позволяющей на основе 25 факторов определить, насколько высок уровень культурного капитала в той или иной культуре. Наличие или отсутствие культурного капитала определяет, создает та или иная культура благоприятные условия для экономического развития и социального прогресса или, наоборот, препятствует им.Автор подробно анализирует три крупные культуры с наибольшим уровнем культурного капитала — еврейскую, конфуцианскую и протестантскую, а также ряд сравнительно менее крупных и влиятельных этнорелигиозных групп, которые тем не менее вносят существенный вклад в человеческий прогресс. В то же время значительное внимание в книге уделяется анализу социальных и экономических проблем стран, принадлежащих другим культурным ареалам, таким как католические страны (особенно Латинская Америка) и исламский мир. Автор показывает, что и успех, и неудачи разных стран во многом определяются ценностями, верованиями и установками, обусловленными особенностями культуры страны и религии, исторически определившей фундамент этой культуры.На основе проведенного анализа автор формулирует ряд предложений, адресованных правительствам развитых и развивающихся стран, международным организациям, неправительственным организациям, общественным и религиозным объединениям, средствам массовой информации и бизнесу. Реализация этих предложений позволила бы начать в развивающихся странах процесс культурной трансформации, конечным итогом которого стало бы более быстрое движение этих стран к экономическому процветанию, демократии и социальному равенству.

Лоуренс Харрисон

Обществознание, социология / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука