Эпидерсия

– Так это же мой школьный друг, – вскрикнул юноша, не сдержавшись. – Его убили на улице какие-то подонки как раз в прошлом году.

– Все под Богом ходим, – философски отреагировал больной. – Жаль парня, земля пухом.

– А он один этим русским мумиё занимался? Может, каких-то его сообщников… То есть – помощников знаете? – бросился расспрашивать Глеб.

– Да я как-то особо не интересовался, – огорчил собеседник. – Ни к чему было, только краем уха слыхал. А ты обратись в дурдом, там тебе всё и откроют. Вы же журналисты – четвертая власть.

Князеву стоило больших усилий вернуться к главной теме разговора:

– Скажите, а вам сейчас очень больно?

– Очень, но дело даже не в этом, – объяснил мужик. – Понимаешь, со мной это случилось в самый что ни на есть интимный момент. Забрался на жену, а как сделал свои дела, оно не отпускает. И ещё в спине что-то встало. «Спихни меня как-нибудь», – прошу. А она: «Ну всё, догулялся, гонорею в дом притащил». А какая это гонорея? Но жена разницы не понимает, и теперь разводом грозит.

– Сочувствую, – выдавил из себя юноша, с трудом сдерживая смех.

– Так что основная боль не там, – указал под одеяло работяга. – А в сердце.

Глава 5. Секретный агент

Уголовное дело о насильственной смерти Михаила Тимофеевича Тюнина оказалось до обидного тощим.

– Вот – читай, – протянул Глебу папку следователь Гришин. – И скажи спасибо нашему начальнику за его доброту. Если бы не он, век бы тебе этих документов не видать. Но всё равно – выносить ничего из кабинета нельзя. Делать выписки – тоже. И помни про бумагу о неразглашении.

– Но что здесь такого секретного? – недоумевал Князев. – Был же суд, и вообще – речь, кажется, об обычной бытовухе.

– Молод ещё – наши порядки обсуждать, – продолжал хамить сотрудник угрозыска. – Хочешь – зубри наизусть. Не хочешь – до свидания.

И Глеб углубился в чтение. Хотя информации там, как оказалось, – кот наплакал. Имелись протокол осмотра места происшествия, выводы судмедэксперта о двух смертельных выстрелах, бесполезные показания жены покойного, что она ничего не знает ни об обстоятельствах смерти, ни о причинах нападения на Мишку. А дальше начинался какой-то сюр. Оказывается, тело нашёл и сообщил о нём… Роман Григорьевский – блаженный звонарь, который в последнее время практически не вылезал из дурдома, и сейчас там находился.

И ладно бы – просто обнаружил на улице убитого, мало ли. Ромка был объявлен главным и единственным подозреваемым. Это показалось Глебу настолько невероятным, что он перечитал эту фразу ещё раз по слогам. Почему именно криворукий звонарь, который не мог выстрелить из пистолета, даже если бы захотел? Где орудие убийства и каков, чёрт возьми, мотив? Ответы на эти вопросы в деле отсутствовали. Единственное разумное объяснение – следователь не нашёл больше никого из причастных, если вообще искал.

Также было подшито заключение судебно-психиатрической экспертизы по поводу смутного состояния Ромки и бессмысленности назначения принудительного лечения, поскольку обвиняемый и так в дурдоме. Ну, а завершался шедевр юридической мысли постановлением суда о прекращении рассмотрения дела в связи с установленной невменяемостью подсудимого. «Какой-то бред», – подумал Глеб и разочарованно захлопнул папку… Сейчас он находился в кабинете следователя один, но уйти никуда не мог. Его опекун куда-то отлучился, а чтобы журналист не сбежал с драгоценными бумагами, запер юношу на ключ.

В глубоком раздумье Князев поднялся с места и собрался водрузить прочитанное дело обратно в сейф, где оно находилось прежде. Благо сейф оставался растерянно распахнутым. Но за стальными стенками корр наткнулся ещё на одну тощую папку с надписью «о насильственной смерти Рустама Петровича Демченко». Насколько Глеб помнил, это было имя парня, которого осенью зарезал на улице у сталинки на Кирова его знакомый зек.

Юноше стало любопытно, он покосился на запертую дверь, и схватил «дело Демченко». Начиналось оно, как и следовало ожидать, с чистосердечного признания ранее судимого наркомана Алика. Однако затем бывший зек внезапно отказывался от своих показаний и заявлял, что сделал их под давлением – непонятно чьим. Глеб перевернул страницу и едва не выронил папку от удивления. Новым подозреваемым объявлялся… блаженный звонарь Роман Григорьевский. И концовка дела слово в слово повторяла то, что он только что изучил в других материалах. Про невменяемость подсудимого и невозможность принудительного лечения. И даже судья был тем же.

Ситуация попахивала сговором с участием прокурора и судьи, и Глеб по-настоящему испугался. Он судорожно сунул «дело Демченко» на место, и сделал это очень вовремя, поскольку вернулся следователь. Князев сдал ему прочитанные документы и попросил:

– Проводите меня, пожалуйста, в кабинет начальника угрозыска. У меня для него передачка от нашего главного редактора.

– Это в тюрьме передачки, а у нас – личные подарки, – пробурчал Гришин, но проводил.

Полковник в сером мундире задумчиво барабанил пальцами по столу, приговаривая: "Так, труп-труп-труп".