Эпикур

Афиняне пировали и не могли насытиться. Благодарственные жертвы богам, посвящённые Деметрию, освободившему Афины на этот раз от тирании Лахара и государственной независимости, сопровождались угощением народа и раздачей мяса. В «Саду» тоже царило оживление. Книги, перепиской которых жила община и которые в осаждённых Афинах были никому не нужны, неожиданно нашли сбыт. Один хлеботорговец скупил всё, что они успели сделать, — речи знаменитых ораторов, комедии Менандра и Аристофана, сочинения, написанные в «Саду» Эпикуром, Гермархом и Метродором. Эпикурейские сочинения особенно заинтересовали торговца, он собирался сбывать книги в Александрии, где, насколько он знал, интерес к учению Эпикура был сейчас очень велик. Денег хватило не только на нужды общины, но и на помощь многим бедствующим семьям квартала.

Но была и неприятность. Через несколько дней после сдачи города было объявлено, что бывшие наёмники Лахара обязаны вступить в войско Деметрия, и Пифоклу пришлось подчиниться, хотя он уже давно стремился к мирной жизни.

Пифокл несколько раз обращался к войсковому начальству, но никто не хотел брать на себя нарушение царского приказа. В конце концов Эпикур решил сам взяться за вызволение своего нового ученика и обратиться прямо к Деметрию, который на этот раз обосновался в Фалере.

В это время в фалерской гавани стоял только один корабль — знаменитая трискайдера Деметрия, самое большое судно в мире, построенное афинскими мастерами много лет назад, в дни дружбы города с полководцем. Деметрий гордился этим кораблём и не раз делал его своей резиденцией.

Эпикур увидел трискайдеру ещё с дороги, впечатление было такое, что кто-то отгородил часть поселения от моря внушительной крепостной стеной. Ему ещё не случалось видеть это чудо кораблестроительного искусства вблизи, и, выйдя на пристань, он искренне восхитился мастерством его создателей.

Корабль был огромен. Зубцы и башенки с бойницами венчали его неправдоподобно высокий борт, прорезанный рядами бесчисленных весельных люков. Ближе к корме борт немного понижался, люки кончались, и над зубцами ограды виднелась галерея с нарядными портиками и позолоченным резными капителями колонн. Часть борта, откинутая наружу, образовывала крутой помост, взбегавший к широкому проёму входа.

Перед трапом стояла стража и толпились горожане, желавшие попасть к Деметрию. Неожиданно среди сновавших по пристани воинов и слуг Эпикур узнал перса, который в своё время провожал его к царю, и попросил доложить о себе, подкрепив просьбу тетрадрахмой.

Перс исчез внутри чудовищного судна и долго не показывался. Наконец он появился и велел пропустить философа. Эпикур поднялся по трапу и попал в просторное помещение, где сходились несколько коридоров и лестниц. Здесь охранники проверили, нет ли у него оружия, и перс по лабиринту переходов вывел Эпикура во внутренний дворик, который, к его удивлению, оказался вымощен мрамором и окружён решётками, увитыми виноградом. Перс куда-то скрылся, потом появился снова, сообщил, что царь ждёт, и торжественно ввёл философа в роскошно убранную комнату.

Драгоценное ложе царя стояло на небольшом возвышении, покрытом ковром. Деметрий лежал перед столиком с яствами и слушал старца, который пел Гомера, подыгрывая себе на кифаре. Время не пощадило полководца, его щёки обрюзгли, две вертикальные морщины прошли от крыльев носа к губам, кончики которых загнулись вниз и придали лицу презрительно-брезгливое выражение.

Увидев Эпикура, Деметрий оживился, его глаза заблестели и губы тронула улыбка. Он отослал чтеца, прервав на полуслове. Немедленно у помоста появились лёгкое кресло и столик с угощением. Эпикур сел.

   — Значит, оказалось, ты всё-таки зависишь от меня и пришёл на поклон? — проговорил Деметрий, свысока разглядывая гостя.

   — К сожалению, это так, государь, — ответил Эпикур. — Я не стал бы обращаться к тебе с таким незначительным делом, но твои помощники не смогли его решить.

   — Говори, — кивнул Деметрий, — рад, что нашёлся повод для нашей встречи.

   — Мне нужно выкупить пленного. Это мой последователь, один из наёмников Лахара.

   — Но я не беру пленных. Тех, кто сдаётся, я считаю союзниками и плачу им, как своим.

   — Этот человек охладел к военному ремеслу и хочет посвятить себя философии. Отпусти его, просто из великодушия или за выкуп, который внесёт община.

   — Сколько же ты дашь за него?

   — Обычный выкуп за простого воина, около трёх мин. И прими во внимание — для нас это то же, что для тебя десять талантов.

Деметрий засмеялся:

   — Хорошо, считай, что я его отпустил. Видишь, как легко, обладая властью, делать добро. И совершенно зря ты учишь, что мудрец должен держаться подальше от политики. Между прочим, ты сам не чужд ей. Помнится, в Парфеноне ты предупредил меня о коварстве своих земляков. Тогда я не поверил тебе, а ты оказался прав.

Эпикур помнил, что дело обстояло не совсем так, но возражать не стал.

   — В прошлый раз мы говорили с тобой о счастье, — продолжал Деметрий, — а теперь я хочу узнать, что ты думаешь о справедливости.