Эпикур

   — Оставь. — Деметрий закинул голову и посмотрел на философа из-под полуопущенных век. — Ты, объяснявший удовольствия смыслом жизни, ничего не понимаешь в них. Запомни, нет на свете большего удовольствия, чем наслаждение властью. Она слаще и пьянее теосского вина и прекрасней самой нежной красавицы. Представь себе, ты будешь сидеть в Царской стое, или в фоле, или в любом месте, какое изберёшь, а они все будут приходить к тебе и смотреть собачьими глазами, предвкушая награду или дрожа от страха и люто завидуя твоему могуществу. Они будут восхищаться каждым твоим словом, называть тебя самым мудрым и действительно глупеть, приближаясь к тебе. А ты, сохраняя величественный вид, будешь в душе хохотать над ними. Представь, к тебе притащится Навсифан и станет подметать перед тобой пол своей седой бородёнкой, а у Зенона от зависти шея совсем искривится!..

   — Нет, — проговорил Эпикур, — такие радости не по мне.

   — Ну хорошо, посмотрим на дело с другой стороны. Стань справедливым правителем и храни тот самый договор, о котором говорил.

   — Но я не заключал его...

   — Заключал. Вы все в театре заключили его, когда я вас помиловал. Скажи, неужели для города будет лучше, если это место займёт какой-нибудь проходимец?

Тут на какой-то миг Эпикур заколебался. Философ помнил завет Диогена — в роковые часы не уклоняться от испытаний. Может быть, согласившись, он действительно сумеет помочь согражданам?

В смущении он поднял глаза на Деметрия и тут же остановил себя. Если бы перед ним был нормальный монарх, думающий о процветании своей страны, с которым можно было бы договориться... Но этот! Эпикур ценил в Деметрии простоту обращения, прямоту и обаяние. И в то же время у царя был характер наёмного воина, знающего лишь два дела — войну и кутёж. Много ли может стоить договор с таким человеком?

Эпикур нахмурился и отрицательно покачал головой.

   — Надеюсь, проходимца ты не назначишь, — сказал он. — А я, пожалуй, не справлюсь с предложенной ношей. У меня свой путь и свои заботы. Я философ простых людей, которым нужны только мир и возможность заработать себе на хлеб.

   — Вот это я и хочу вам дать, — подхватил Деметрий. — Жизнь без войн во веки веков — конечный рубеж моих стремлений. Но для этого предстоит ещё многое сделать. Сперва я должен объединить Грецию, Македонию и Эпир. Потом основанная мною держава сольётся с державой Селевка. Тогда мы присоединим к ней Египет, Ливию, может быть, Карфаген, Сицилию, Италию и наконец объединим все народы в одно невиданное государство, которому не с кем будет воевать. Вот цель, достойная великого мужа, недоступная для понимания людей, погрязших в повседневных делах! Так согласен ли ты помочь мне?

   — Только не в той роли, какую ты мне предложил, — твёрдо ответил Эпикур и порадовался, что не поддался на уговоры. Одно неверное слово могло бы превратить его в честного и исполнительного сборщика податей. И потом долгие годы его руками царь истощал бы и без того разорённую страну для утоления своих чудовищных аппетитов. Нет, желающий добра родной земле должен не поддерживать такого правителя, а желать скорейшего избавления от него.

Деметрий с жалостью посмотрел на философа.

   — Что ж, прощай, — проговорил он.

Царь не забыл обещания и велел вошедшему персу позаботиться, чтобы воина, которого назовёт Эпикур, освободили от службы. Философ облегчённо вздохнул. Перс записал на табличке имя Пифокла и сделал Эпикуру знак идти. Но на пороге Деметрий задержал секретаря.

— Проводишь гостя, — распорядился он, — и тут же доставь ко мне Драмоклида.

Эпилог ГОСТЬ ИЗ АЛЕКСАНДРИИ

Я предпочитаю, исследуя природу,

открывать её тайны всем, даже если

никто меня не поймёт, чем подлаживаться

к общим мнениям ради похвал большинства.

Эпикур. Главные мысли

Стоики

Александрийский математик Аристарх с Самоса ступил на землю Аттики в сырой промозглый день зимы третьего года сто двадцать третьей Олимпиады[19]. Он жил на скромное пособие, которое царь Птолемей Филадельф платил учёным, собравшимся в основанном им Александрийском Мусее, и путешествовал один, терпя все тяготы, выпадающие на долю бедных путников. Он переночевал в портовой корчме Пирея и, едва рассвело, пешком отправился в Афины.

После Александрии Афины казались ему тихими и заброшенными, жители выглядели усталыми, были бедно одеты, многие шлёпали по слякоти босиком. На этом фоне неуместной представлялась улица Шествий с рядами крытых галерей по сторонам, бесконечными скульптурами и пышными храмами. Может быть, такой неприветливый вид придавала городу зима? Или действительно, как говорят иные, Афины умерли и превратились в собственный памятник? Аристарх шёл от Дипилонских ворот к Агоре, которая теперь называлась просто площадью Керамика, разглядывая барельефы храмов и статуи.