Эпикур

Зенон стал рассуждать о конечной цели и добродетели, которая есть воздержание от того, что запрещено общим законом, а закон этот — верный разум, всепроникающий и одинаковый с Зевсом. Поэтому добродетель есть согласованность с природой, то есть с судьбой. Он говорил, что бог, ум, судьба и Зевс — одно и то же и имеет много имён. Мир живёт умом и провидением, и он — живое существо, одушевлённое и разумное, а ведущая часть в нём — огонь, как это говорил ещё Гераклит Эфесский.

   — Прочти-ка нам, Клеанф, свою «Молитву», — попросил он, обратясь к ремесленнику.

Ещё одна знаменитость — Клеанф, любимый ученик Зенона, автор книги «Против Аристарха», наполненной бранью и лишённой даже попытки разобраться в критикуемой теории. Аристарх слышал, что в молодости Клеанф был кулачным бойцом, а теперь работает в пекарне, и будто бы Зенон не позволяет ему оставить работу, потому что это было бы противодействием судьбе.

Клеанф достал из сумки исписанный черепок и прочитал:

О, веди меня ты, Мира владыка,
Двинусь охотно.
За судьбою следует, ей не противясь
Благоразумный.
Не свернуть с пути её, не подчинишься —
Силой потащит.

Аристарх терпеливо ждал. Беседа продолжалась ещё какое-то время, наконец Зенон закончил свою проповедь, слушатели разошлись, потом, поговорив с учителем, разошлись и приверженцы. Даже Клеанф сказал, что, пожалуй, пойдёт отсыпаться после ночных трудов, И удалился. Тогда Аристарх подошёл к Зенону, назвал себя и сказал, что хочет побеседовать.

   — Не понимаю, о чём нам говорить? — пожал плечами Зенон. — Клеанф достаточно ясно показал в своей книге наше отношение к твоим умствованиям.

   — Мне кажется, в наших взглядах на устройство мира должно быть много общего, — возразил Аристарх. — Ведь и ты и я за основу берём Пифагора.

   — Что ж, поговорим, — согласился Зенон, — хотя, мне кажется, я заранее знаю всё, что ты скажешь.

Аристарх завернул плащ, чтобы ослабить холод каменного сиденья, и опустился рядом с Зеноном.

   — Вот что о строении мира пишет Филолай, — начал он. — «В середине Мира утверждён Огонь, дом Зевса, Гестия или Очаг Вселенной, вокруг него пляшут в хороводе десять божественных тел: небо, расположенное за сферой звёзд, пять планет, за ними Солнце, под Солнцем Луна, под ней Земля, под последней Противоземлие, а после них всех огонь Очага». Правильно ли я пересказал Филолая?

   — Всё правильно, — кивнул Зенон.

   — Так вот, выходит, что, по Филолаю, Земля находится совсем не в центре Мира, а в небе вместе с другими небесными телами и, заметь, имеет два вращения: первое — обращение вокруг Очага, второе — вокруг своего полюса.

   — Знаю, — сказал Зенон. — Книгу Филолая я сам не видел, но его взгляды на мир имеются в «Мнениях физиков» Феофраста и упоминаются Аристотелем. Согласен, между вашими теориями есть внешнее сходство. Но ты исказил главное, что есть у пифагорейцев, — назвал опору Вселенной, центральный огонь, нелепой выдумкой!

   — По-моему, то же сделал Тимей, — возразил Аристарх. — Он заменил Очаг душой Мира.

   — Сердце Мира может иметь много названий.

   — Но погоди, Зенон, оглянись. Солнце — вот истинный Очаг нашей Вселенной, великое пылающее Солнце, которое каждый день появляется перед нами. И если в системе Филолая на место предполагаемого невидимого Очага поставить реальное животворящее Солнце, то и получится моя система. Почему ты не хочешь признать этого?

   — Я, Аристарх, придерживаюсь Тимея и считаю, что Филолай исказил учение Пифагора.

   — Как странно! Филолай жил на полстолетия раньше Тимея. Кто же был ближе к источнику?

Зенон всё больше раздражался:

   — Как можно верить Филолаю? Он отступник и был проклят всеми пифагорейцами за то, что разгласил их тайны.

   — Ты идёшь против логики, — заметил Аристарх. — Если его клеймили за разглашение, а не за искажение, то он как раз и заслуживает доверия.

   — С тобой утомительно спорить, — вздохнул Зенон. — Я никак не могу понять, чего ты добиваешься? Есть прекрасная схема Мира, записанная Платоном со слов Тимея, есть математическое объяснение небесных движений Евдокса и Каллипа. Вселенная — составное алмазное веретено, которое крутит божественная необходимость. Какая картина может лучше соответствовать единому, живому разумному Миру? Что касается заключённого в центре Земли Очага, то достаточно увидеть извержение Этны, чтобы отбросить все сомнения.

   — Да, система Евдокса красива, — согласился Аристарх, — но обрати внимание, какую цену приходится платить за эту красоту. Тимей, а за ним и Платон, не заботившиеся о соответствии своих построений тому, что происходит на небе, говорили только о восьми кругах. Евдокс же, пожелавший спасти явления, вынужден был построить немыслимый механизм из тридцати трёх вертящихся сфер с косо поставленными полюсами. Мне удалось достичь того же, вернувшись к минимальному числу кругов, их снова восемь, по одному на каждое небесное тело!