Эпитафия

Время поскакало стремительной рысью с того дня, как я дал себе твёрдое обещание: “Ничто больше не заберёт мою волю и не поглотит мои мысли.”. С того дня я и начал возводить свою великую стену, сжигать все мосты ведущие к ней и скрывать каждую дорожку и тропинку к моим чувствам. К этому времени мне удалось добиться блаженного одиночества: никто больше не жмёт мне руку, никто не осмелиться позвонить или написать. Из жизни исчезло всё, что могло бы её погубить, я оставил только лишь то, в чём уверен. Есть Артур и мой прекрасный необитаемый остров за бесконечно высоким забором, больше ничего.

Я создал совсем другой мир, место в котором уже скоро спрячусь навсегда, один единственный уголок во всём мире, в котором я могу чувствовать себя по настоящему живым. Здесь ничто кроме меня самого не влияет на мои мысли, точку зрения или взгляды. Ничто из внешнего мира не способно изменить меня. Даже собственные мысли отсеиваются моей личной, репрессивной машиной, создавая идеального я. Это место укрыто золотым щитом, что бы ничто неугодное не проходило в мой мир, в нем нет места фантазиям, мечтам или вере, только суровая правда с которой я буду сражаться и лестница в небо, позволяющая стать сильнее. Но эта стена не только скрывает мир от меня, но и прячет меня от мира. Сквозь её толщу не просочиться наружу чувствам, переживаниям, знаниям, так я могу быть тем, кем хочу быть, не боясь осуждения или непонимания. Тот же, кого можно увидеть из-за стены – безразличный ко всему, непобедимый титан, никто не осмелится ему перечить и указывать. Всё это великое творение – моя личная утопия со своей особенной, чистой формой свободы, единственно верный способ счастливой жизни без потрясений.

Наверняка найдутся те, кто назовёт всё это безумием, а меня не человеком, загнанным в угол зверем. Всё же, я наверняка знаю, что пройди он весь мой путь, почувствуй то, что чувствовал я и эта затея со стеной обретёт смысл в их скептической парадигме. Да и вообще, какая разница, что подумают другие, если мне так жить легче всего? Это мой рецепт счастья, применимый только к моей конфигурации жизни. Звонит телефон, разрывая двухнедельную тишину моего дома и бурный поток размышлений моей головы, это Артур, больше никто и не мог позвонить.

– Ну что, Эшь, ты готов? Завтра в 6:00 встретимся, не хотелось бы опоздать. Не могу поверить, что мы прошли весь этот путь, уже через сутки мы будем так далеко от дома и так близко к нашей мечте. И не забудь взять кисти, я уже давно хочу посмотреть, как ты создаешь свои шедевры…

Время проскакало так быстро и не мимолётно, что я не успеваю подмечать, как убегают прочь мои годы. Уже завтра мы улетаем в Чикаго, а ещё вчера мы только задумали это приключение. Тем лучше, уже завтра я закончу возводить свою Атлантиду, накрою её чугунным куполом так, что даже звёзды не смогут подглядывать за моими делами.

XXXI

Здесь, посреди ничего, возникло странное чувство… Тоскующий холод, ледяная вода, но колит оно больнее огня. Из мира живых звенит пение батюшки, медь, кадило, это красиво и сладко, прекрасно тем, что это пение сумело заглушить и скрыть тошнотворные рыдания. Но ледяная вода, не слабнет… Боль холода намного сильнее предыдущих, она направленна точно на меня и знает куда бить.

– Смерть, что за пытка меня охватила, откуда она взялась, почему она настолько сильна?

– Это душа взяла на свои плечи ношу земных грехов, по крайней мере, так она думает.

Теперь все понятно – предательство, вот какой груз мучает меня. Только кого я предал, себя или Елену, кого уничтожил своим предательством? Батюшка окончил пение и объявил прощальное целование, самый странный обычай, что я видел… Вот, слышу первый поцелуй, из моей памяти вспыхнула нежным чувством Елена и моментально исчезла, взволновав ледяную воду. Второй поцелуй и перед глазами промелькнула беспечная Маргарита, вода обращается в лёд и заковывает меня, лишая возможности двигаться. Третий поцелуй, наивная Лиза, лёд окреп и стал непобедим, как камень. Холод колит намного острее, и я понял в чем его секрет. Огню суждено отдавать свой жар, и он способен принести пытку только дав его больше меры, но он никогда не оставит тебя пустым. Холоду же свойственно природой вещей, всё поглощать, забрать и без того малое… Этот холод поедает меня и даже не дает возможности сопротивляться. Я пустой.

Шелест с разных сторон, редкие удары по резонирующему дереву – гроб спускают в могилу. До меня доносится множество искривленных голосов и даже щелчки затворов фотоаппаратов – вся разница в смерти знаменитого и безвестного. Снова певчий голос батюшки, он поёт якобы для бога, а не для людей, но едва ли богу есть дело до этих песен, обрядов и до какого-то из своих рабов. Раб, так меня называет батюшка, но разве я кому-то служил при жизни? Нет, я сам придумывал себе задачу, сам её пытался решить и сам награждал себя за успех или наказывал за неудачу. Я был собственным рабом. Голос закончил петь, обряд близиться к концу.

– Бросьте каждый по три жмени земли на гроб усопшего.