Читаем Эпитафия полностью

– Нет. Я просто напишу картину о моей забывчивости, но спасибо.


Как жалко, что Артур не умеет рисовать и ему постоянно приходится ходить к врачам, тратить деньги и столько времени на лечение. Я бы хотел его научить, но сам не умею, все эти картины хоть и написаны моими руками, я не знаю, как их писать…

Раздался звонкой двойной хлопок, за которым всё начало стягиваться. Смерть зовёт меня…

XXXV


Меня снова окунуло на дно ледяного озеро, заковало в кандалы колючих айсбергов и без капельки милосердия начало терзать. Во тьме я вижу смерть, она ликует в грациозном танце, на её лице радость. Заметив меня, не сменив веселья она подошла, тепло и радостно заговорила.

– Ха-ха-х, ты это слышишь?! Тебе невероятно везёт, душа! Ха-ха-ха-ха. Радуйся со мной, радуйся сильнее меня!


И вправду, я услышал, как лопата вгрызается в землю и выкидывает её за себя, под сопровождением тяжелых, мужских вздохов. Но, что это такое? Звук всё громче и громче, подбирается ко мне.

– Спасибо Артур. Дальше я хочу сама, подожди в машине пожалуйста.

Невероятно! Это голос Елены! Немного печальный, потухший, но все такой же прекрасный как в первых воспоминаниях… Снова лопата грызет землю, но нежнее и медленнее. Удар в гроб, земля закончилась. Тяжелые скрипы, я слышу, как каждый гвоздь выскакивает из своего места, позволяя открыться крышке. Всё затихло.

Едва слышный и нежный плачь осыпался на меня, и я даже почувствовал тот самый любовный трепет в груди… Смерть, едва сдерживая радостную улыбку кивнула мне и ушла, оставив нас вдвоём. Как жаль, что я не могу ничего сказать Елене, столько всего я понял и узнал! Всё что я могу так это наслаждаться этим голом, этой любовью.

– Ты такой красивый, как будто знал о нашем свидании! – Она попыталась смеяться, но оборвалась плачем. – Как же всё неправильно… Эшь, если бы ты знал, сколько ошибок я наделала, сколько ужасных вещей успела натворить…

Я хочу ей сказать, что знаю, рассказать сколько ошибок наделал я сам, чтобы мы оба убедились, как схожи друг с другом. Хочу рассказать ей всё, что во мне было и как безумно оно менялось. Но в моей власти только слушать…

– Мне стыдно за ту дикую ненависть, что я питала к тебе все эти годы… Прости… – Она захлебнулась в слезах, а я даже не могу их утирать…

– Я люблю тебя, Эшь…

– А я люблю тебя, Елена…

Лёд растаял, моя страшная пытка исчезла, и я наполнился нежным огоньком свечи. Ах, каким же разным бывает пламя – одно съедает всё живое, а другое – рождает жизнь.

– Помнишь тот прекрасный луг за городом, на котором мы нашли четырехлистный клевер? Я всегда помнила и хочу исполнить твое последнее желание. Мы, я не одна, мы это сделаем в знак любви к тебе, Эшь. Мы развеем прахом твою мертвую душу над тем самым полем.

Во тьме появилась новая нить, насыщенная удовольствием и наслаждением, она ведёт в то самое поле….

XXXVI


Сегодня, пожалуй, самый волшебный день бабьего лета, солнце, напоследок нагрело землю и воздух, оживило ещё зеленые травы, а небо! Небо пастельно голубое, без единой тучки, бесконечно глубокое.

Мы, взявшись за руки с Еленой идём за город, она хочет показать своё любимое место. Идём совсем не вдоль проезжих частей и даже не по протоптанным тропинкам. Два изгоя, точнее все остальные изгои, а мы с Еленой любимые дети природы. Идём сквозь зелёные, мягкие поля и светлые, приветливые леса. Как же красива она в этот день, величавая и искренне счастливая богиня леса.

Всю дорогу нас окружало пение птиц и ароматы свежей весны, прямо в осенние дни, невероятно…

– Мы уже близко.

Поднимаемся на холм из зелёной шерсти, за которым скрывается всё кроме синевы неба. Я чуть позади и уже вижу, как Елена садиться в траву, добравшись до самого верха.

– Отсюда невероятный вид, так дух захватывает, что можно забыть про существование пыльных городов, спешащих куда-то людей, весь тут шум и проблемы. За спокойствие я и люблю это место.

Вид и вправду поражал воображение, как своей простотой, так и своей неописуемостью. Огромное, рыхлое поле под ногами, чуть дальше его отчерчивает полоса реки, а за полосой качающиеся лесные массивы и небо, волшебное небо. Присев я понял, что и трава здесь необычная – только луговая, создававшая объем и клевер, лежавший нежным покрывалом.

– А спорим ты не найдешь здесь четырёхлистный клевер? – Она мило и хитро улыбнулась, бросая вызов. – Я вот ещё ни разу не находила.

Она полностью легла на траву рассматривая небо, купаясь в нём, пока я искал. И это на самом деле сложная задача, кажется, что цель уже в твоих руках, но присмотревшись ты понимаешь, что ошибся, снова. Сотня попыток или даже две, начинает казаться, что и вовсе нет никакого четырехлистного клевера. Перебирая траву, я медленно подползал к ней, и вот, у самого её лица прячется за ушком!

– Нашёл!

– Что, правда? Дай посмотреть!

Мигом она подскочила, сияя от восторга, сводя меня с ума блестящей красотой. Так было часто, радость её всегда украшала, нет, преумножала.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Движение литературы. Том I
Движение литературы. Том I

В двухтомнике представлен литературно-критический анализ движения отечественной поэзии и прозы последних четырех десятилетий в постоянном сопоставлении и соотнесении с тенденциями и с классическими именами XIX – первой половины XX в., в числе которых для автора оказались определяющими или особо значимыми Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Вл. Соловьев, Случевский, Блок, Платонов и Заболоцкий, – мысли о тех или иных гранях их творчества вылились в самостоятельные изыскания.Среди литераторов-современников в кругозоре автора центральное положение занимают прозаики Андрей Битов и Владимир Макании, поэты Александр Кушнер и Олег Чухонцев.В посвященных современности главах обобщающего характера немало места уделено жесткой литературной полемике.Последние два раздела второго тома отражают устойчивый интерес автора к воплощению социально-идеологических тем в специфических литературных жанрах (раздел «Идеологический роман»), а также к современному состоянию филологической науки и стиховедения (раздел «Филология и филологи»).

Ирина Бенционовна Роднянская

Критика / Литературоведение / Поэзия / Языкознание / Стихи и поэзия