Читаем Эпитафия полностью

– Ах Елена, моя искалеченная любовь, ты была моим смыслом жизни, кто я такой, чтобы это отвергать? Раз ты сейчас со мной, сквозь столько лет пронесла меня в своем сердце…. Это значит, что я жил не зря, что я потратил свой век, на покупку самого ценного. Если бы я смог понять при жизни, что у меня есть все причины радоваться, а я как идиот, играю свою драму…

Скорлупы почти совсем не осталось, и я уже совсем не слышу звуков, не слышу даже собственных слов. И вот последний обломок тьмы растворяется.

– Спасибо.

XXXIX


Абсолютное ничто, большее ничто чем бывшая тьма. Я чувствую, как сам становлюсь ничем, исчезаю, как растворяющийся сахар в воде. Мой последний бой со смертью, самый последний бунт против судьбы – мои последние мысли.

Я счастлив тем, что жил и счастлив каждому. Даже тем, кто причинял мне боль и строил козни. Ведь кто мы такие, чтобы судить мертвых? Они ничто. И кто мы такие, чтобы судить живых? Они обречены стать ничем. Что я могу судить о грехе, если убийство может нести добро, как и спасение жизни может сулить зло. Любовь часто возрождает безнадежных и не реже губит самых крепких. Даже я – бесконечность самых разных. Даже смысл жизни колеблется от полного несуществования, до бесценности своей. И никто при жизни не сделал мне плохо причинив боль, ибо пока я жив, боль есть услада. Никакая тоска не вела меня к петле, а напротив, укрепляла жажду жить. Осознание цены страданий, принесло мне наслаждение во всем, что я встречал на своем пути. И сожалею я лишь за каждый свой седой волос. А теперь пришла порка стряхнуть с себя весь собранный груз, я рад, что я жил и это единственное, что имело значение.


Я эфемерен, как туман.

Бесформен будто кучка пыли.

Я растворюсь свободу дай.

Перед великим я бессилен.


А жизнь как точка на строке.

Среди всех записей ничтожна

И все же я склоняюсь ей.

Как поп склонится пред иконой.


Мой век дороже жизни звёзд.

Не буду врать я б их продал,

Что б отодвинуть смерти срок.

Увидеть все что не видал.


Я эгоист, как каждый человек.

И как и все считал себя мессией.

И вот у бога на ковре.

Перед великим я бессилен.


XL


***

И вновь за окном я вижу рассвет.

Снова птичка по веткам порхает.

Снова сил во мне полный букет.

Снова солнце садится решает.


И как вчера, точно тем же путем,

прокружилась тень дикой ивы.

Бил рассвет молодым серебром

и закат алым отблеском сгинул.


Снова ночь опустилась во двор.

Точно так же зажглись фонари.

Снова вижу лишь только в упор.

Да и то, все вчера уже видел.


Снова силы угасли во мне

и спросони заметил подмену.

Чья-то тень простояв во дворе,

вновь вернула родную мне сцену.


***


В окно смотрю и много вижу.

Пусть и свободы я лишён.

Смотрю весь день, хватаю силы.

Для всех снаружи я смешон.


Я слышу звуки, разговоры

И Грохот грозного дождя.

Смотрю в окно и не понятно.

Куда девалась вся толпа?


Я вижу вальс и пируэты.

Танцоры все во власти луж!

А в окнах тысячи поэтов,

Сигарой глушат горечь душ.


И не печально мне, однако.

Такой судьбой мир награждён,

Что жизнь ходьба туда обратно.

Вечерний-утренний бульон.


Обойду


Ох цветочек нежный.

В моих грубых лапах.

Ты чудной, застенчивый.

А я грязный, наглый.


В диких землях вырос ты.

Там ведь твои корни…

Встретив, я про них забыл,

Вырывая чудо с поля.


Вот и лепестки опали,

Сколько б я не плакал.

Не вернуть на стебель,

Все равно завянет …


И приняв все это,

В поле обойду.

Ох цветочек нежный,

Я тебя люблю…


Самый первый раз


Не спешите же влюбляться,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Движение литературы. Том I
Движение литературы. Том I

В двухтомнике представлен литературно-критический анализ движения отечественной поэзии и прозы последних четырех десятилетий в постоянном сопоставлении и соотнесении с тенденциями и с классическими именами XIX – первой половины XX в., в числе которых для автора оказались определяющими или особо значимыми Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Вл. Соловьев, Случевский, Блок, Платонов и Заболоцкий, – мысли о тех или иных гранях их творчества вылились в самостоятельные изыскания.Среди литераторов-современников в кругозоре автора центральное положение занимают прозаики Андрей Битов и Владимир Макании, поэты Александр Кушнер и Олег Чухонцев.В посвященных современности главах обобщающего характера немало места уделено жесткой литературной полемике.Последние два раздела второго тома отражают устойчивый интерес автора к воплощению социально-идеологических тем в специфических литературных жанрах (раздел «Идеологический роман»), а также к современному состоянию филологической науки и стиховедения (раздел «Филология и филологи»).

Ирина Бенционовна Роднянская

Критика / Литературоведение / Поэзия / Языкознание / Стихи и поэзия