Эпизоды одной давней войны

На разбирательство сбежались все отчаявшиеся истцы, толпятся в дверях, галдят. Справедливость может быть только справедливостью для всех - кричат. Если взялась разбирать этих двух, то пусть она разберет дела всех: один корень, один виновник. Виновник один, а причины конфискации, выдвигаемые им, а также территориальные претензии его к ним и их к нему самые разные. Нет, она не возьмется за все сразу, но передаст дело в суд и проследит за справедливостью его решений. «Закон что дышло, как повернет, так и вышло!» - кричат, их не успокоить сегодня.

Амалазунта топнула ногой. Не на просителей - на своего кузена. Долго он будет испытывать терпение людей и ее? Может он обойтись без длинных, извилистых, заумных цитат типичного волокиты и заговорить прямо? Если не аргументы против него, то сам его стиль защищаться, витиеватый, схоластический, вполне свидетельствует в пользу противоборцев. Ну как?

Теодат даже глаза прикрыл от охватившего его бешенства, даже пожалел о том, что когда-то не выступил против нее, топающей теперь ножкой. Он мог еще сражаться, но нетерпение, сам жест подействовал. Поразительно легко, бессловно, придерживая пальцами тик в левой щеке, отдал он завоевания, но не все. Многое за действительной спорностью пошло в суд.

Тогда Амалазунта осталась довольна: никогда не мешает продемонстрировать свою справедливость, но теперь видела в событиях двухнедельной давности большое препятствие. Раны не успели зажить. Надо постараться теперь склонить решение суда в пользу двоюродного братца, оно ляжет смягчающей мазью. А пока есть такой выход. Теодата-де намеревались убить, и она лишь спасала его, своего родственника, устроив показуху. Не отбери она у него землю, его бы хлопнули за сотню акров. В конце концов, она приносит ему взамен корону, надо понять, корону.

Их встреча имеет место незадолго до смерти Аталариха, совершенно секретно, на вилле у Теодата, знают только немые рабы. Теодат неприятно поражен, видя ее у себя в ранний час, в простой сельской одежде, в глазах немой вопрос. Теодат не осведомлен о состоянии Аталариха, теперь ей это очень на руку, можно начать с земельных наделов в Этрурии. Голубушка принесла ему в клювике червячков: его хозяйствование оказалось тоже прогрессивным, суд учтет это обстоятельство, и возвращенные наделы останутся у него, истцам же будет частично выплачено за землю из казны, частично нарезаны участки в других областях.

Философ слушает без доверия, без радости, без благодарности и смотрит по-прежнему: чего ради ты приперлась сюда, неужели делать мне подачки, кормить из ложки, гладить по голове? Он склонен предположить совсем другое: делает под него подкоп, разнюхала и копает, посланцы донесли, продали. Ради хороших отношений двух царственных особ его разотрут, из костей приготовят костную муку. Тогда почему дом и сад не оцеплены, почему сразу не взяли за жабры, не нанизали на веревку, не дали дубинкой по голове, чтоб рыбка не била хвостом, не выпрыгнула в море? Или - посланцы не выдали, она разузнала из других источников, но не доверяет им и хочет сама удостовериться. Теодат насторожен, не произносит ни слова. Ах, какой, право, нескладный, невоспитанный дичок!

Амалазунта пускает в ход свои женские чары, насколько способна их пускать: у нее слишком мало времени. Раз уж он ей так не доверяет: дурачка хотели убить, она же спасла его. Разве можно спасти от других ради того, чтоб расправиться самому, конечно, он уже собирается отделаться досужей сентенцией: в наше время все возможно, но... Теодат серьезно заинтригован, даже сбит с толку: кто? Совершенно бездумно выпаливает имена тех двоих, которым сама давала наделы: сослужили один раз - сослужат и второй. Но, совестясь, опасаясь за них, спешит добавить: конфликт-де исчерпан, ребята больше не в претензии.

— Видимо, я должен поклониться тебе в ноги.

Говорит и кланяется, медленно гнет поясницу, все ниже и ниже опускает голову, словно колос с зерном, опустил и подержал так, даже волосы над лицом зависли, завесили глаза.