В книге не прослежены судьбы тех русских историков, которые остались в СССР после 1917 г. (большинству из них не удавалось публиковаться), но можно ли причислять к марксистскому направлению тех, кто печатался? Да и возникает вопрос, кого называть советскими историками? Например, вызывает удивление, как бывший военный министр Временного правительства А. И. Верховский, боровшийся в 1917–1918 гг. с большевизмом, оказался… одним из первых советских историков 1812 г. (с. 33).
К «марксистам поневоле» правомерно отнести самого видного талантливого представителя нашей науки ― академика Е. В. Тарле, оставившего яркий след в изучении войны 1812 г. Он, один из последних ученых энциклопедистов, как никто другой великолепно знал теоретическое наследие Маркса, но его научная карьера в советское время свидетельствует, что ему с большим трудом удавалось втискивать свои представления в упрощенные и схематические догмы сталинского марксизма. То была жизненная трагедия блестящего исследователя, которого режим угрозой применения палки заставлял соответственно подстраиваться и отказываться от собственных взглядов.
Доминирование марксизма, отсутствие реальной научной критики, репрессии ученых, удушливая атмосфера общественной жизни ― вот факторы, которые тормозили и отбрасывали науку далеко назад. К сожалению, автор проходит мимо этих явных причин отставания советской историографии. И можно ли сегодня согласиться с предложенной в книге классификацией ― делением отечественных научных школ по классовому признаку. На наш взгляд, целесообразно вести речь о направлениях, вокруг которых группировались исследователи: монархическое (официальное), либеральное (буржуазное), марксистское (официально советское) и немарксистское. Эти течения в историографии определяли лицо нашей науки в разные времена.
Разбивая на страницах книги многие сложившиеся мифологемы, автор некоторые из них… повторяет. Например, стереотипную оценку событий второго периода войны. Здесь надо отметить две точки зрения в историографии на эту проблему. Первая была высказана Е. В. Тарле (до него ее обосновали дореволюционные историки): это теория «золотого моста», суть которой в том, что Кутузов создал Наполеону якобы «режим наибольшего благоприятствования» с целью дать возможность французам быстрее уйти из России. Вторая точка зрения прочно бытует и до сих пор ― это концепция «контрнаступления». Родоначальником ее выступил И. В. Сталин. В 1947 г. он в ответе на письмо полковника Разина, давая характеристику Кутузову, провел аналогию между 1812 и 1941 гг. Намекая на свои полководческие заслуги зимой 1941 г., генералиссимус поставил себя в один ряд со светлейшим князем, который в 1812 г. «загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления»[620]
.Эти основополагающие указания быстро подхватили и закрепили в литературе своими работами два тогда еще неизвестных историка ― Л. Г. Бескровный и П. А. Жилин, заняв благодаря этому обстоятельству впоследствии доминирующее положение в науке. Заодно они подвергли жесткой проработке воззрения Тарле, после чего академик признал свои взгляды ошибочными. Сам термин «контрнаступление» до 1947 г. не встречался в научной литературе о 1812 г., сейчас же является общеупотребительным. Даже Н. А. Троицкий одним из немногих достоинств работ П. А. Жилина посчитал «подробный анализ русского контрнаступления» (с. 70). Что же означает этот термин и применим ли он к событиям 1812 г.? С военной точки зрения, это переход от обороны к наступлению после нанесения контрудара. Термин вполне применим по отношению к 1941 г., но никак не к 1812 г.
Все документы, имеющиеся в научном обороте, говорят о том, что в 1812 г. действия русского командования вынудили в итоге французов начать отступление из России. Инициатива же отхода исходила от Наполеона, но отнюдь не из-за успешного продвижения противостоявших ему русских войск. Ни Тарутинское, ни Малоярославецкое сражения нельзя считать началом «контрнаступления». Русские после Тарутинского боя вернулись в свой лагерь, а после Малоярославецкого сражения отступили к Детчино, а затем ― еще дальше. Что же это за «контрнаступление», когда армия возвращается на исходные позиции, или же отступает? О контрнаступлении можно говорить лишь применительно к флангам (на севере и юге) театра военных действий, где русские, действительно, перешли от обороны в наступление. Но исход войны решался не на флангах, а в первую очередь в центре, под Москвой. Поэтому, оценивая действия войск Кутузова, правильнее употреблять термин, который использовали дореволюционные историки, ― параллельное преследование, так как главные русские силы начали движение проселочными дорогами параллельно пути отхода Наполеона. Этот термин больше соответствует сути произошедших тогда событий.