Эпоха 1812 года и казачество. Страницы русской военной истории. Источники. Исследования. Историография

Как любой большой труд, данная монография не лишена мелких недочетов. У любого увлеченного своей темой профессионала всегда можно найти некоторые преувеличения. К таковым, в первую очередь, необходимо отнести утверждения автора о «русских корнях» Барклая (с. 12–13). Причем мотивы этих рассуждений очевидны ― желание снять ярлыки, навешенные в историографии в прошлом. Без всякого сомнения, полководец 1812 г. являлся российским подданным, с детских лет служил в русской армии, и его имя по праву навсегда останется в военных летописях нашей истории. Но если говорить о национальной идентификации, то его никак нельзя назвать русским человеком. Это явная натяжка, хотя бы потому, что он был лютеранином, а не православным (тогда национальность в первую очередь определялась по вероисповеданию). Да и общий хор русских современников из стана его противников в 1812 г., о чем в книге писалось подробно, дружно называли его «иноземцем», «немцем», «лифляндцем». Родным языком для него был немецкий, и на нем он говорил в семье. Сегодня вряд ли кто назовет русским его родного брата ― генерал-майора барона Ивана Богдановича (Эрика-Иоганна) Барклая де Толли. А ведь происхождение, воспитание, служба у обоих схожи. Поэтому правильнее героя монографии называть лифляндцем или немцем российского происхождения.

По нашему мнению, в монографии несколько завышена степень самостоятельности Барклая. Он был генералом и человеком монархических убеждений, что естественно для того времени. С этой точки зрения его можно рассматривать лишь как проводника политики российского самодержца. Тандем Барклай ― Александр I перед войной занимался разработкой стратегического плана, но последнее и решающее слово всегда оставалось за императором. Относительную самостоятельность и сравнительно ненадолго Барклай получил лишь во время войны, но вскоре вызвал Высочайшее неудовольствие и лишился поста военного министра. Достойно сожаления, что А. Г. Тартаковский не счел возможным подробно разобрать все планы военных действий, к разработке которых приложил руку Барклай. В книге основное внимание уделено так называемому скифскому плану, идея которого якобы зародилась у будущего военного министра еще в 1807 г., о чем свидетельствует мемуарное предание (разговор Барклая с немецким историком Б.-Г. Нибуром). Но даже если таковой факт имел место, то одно дело ― частное мнение командира бригады, коим Барклай являлся в 1807 г., и совсем другое ― план военного министра, принятый после серьезного анализа всех деталей обстановки и трезвой оценки последствий. Сама же идея отступления перед войной витала в воздухе. Из известных на настоящий момент более чем 30-ти составителей проектов ведения войны с Наполеоном подавляющее большинство ратовало за отход вглубь своей территории[626]. Справедливости ради добавим, что перед войной Барклай разрабатывал не только оборонительные, но и наступательные планы. Окончательное же, политическое решение о выборе стратегического курса принял Александр I в апреле 1812 г., о чем нагляднее всего свидетельствует служебная переписка российского императора со своим военным министром.

Высказанные соображения касаются лишь нюансов и носят частный характер. Они никоим образом не могут повлиять на общую, бесспорно высокую оценку монографического исследования А. Г. Тартаковского.

Рецензия [627] на книгу: Соколов О. В. «Битва двух империй: 1805–1812» [628]

Представленная на суд читателей книга, бесспорно обладает рядом достоинств. Отметим, в первую очередь, использование большого количества французских источников и литературы, (что свидетельствует о превосходном владении автором французским языком), что встречается не так часто даже в современной историографии. Второй момент ― ввод в научный оборот многих деталей, отраженных во французских документах и малоизвестных российскому читателю.

Главный вопрос, на который пытается ответить автор: «почему Наполеон пошел на Россию в 1812 году?».

В какой-то степени схожему вопросу в 2006 г. к 200-летнему юбилею Аустерлица уже была посвящена работа О. В. Соколова «Аустерлиц. Наполеон, Россия и Европа»[629]. Следует также особо подчеркнуть, что автор не счел нужным скрывать свои откровенные симпатии к наполеоновской Франции и к ее императору, противникам же Наполеона чаще всего даны самые нелестные характеристики, особенно досталось англичанам вообще и российскому императору Александру I в частности. Такой подход вряд ли будет понятен большинству отечественных историков, но это ― четкая авторская позиция.

В целом О. В. Соколов исходил из концептуального положения об общих глобальных геополитических интересах России и Франции. Александра I он вполне обоснованно определил одним из главных организаторов антифранцузской коалиции. Причем, российский император, как заметил автор, «не был англофилом».