Капитализм всегда усваивал процессы биосферы, преобразуя их в капитал. Однако без биосферы нет и капитализма, как справедливо указывал в своих работах Джон Беллами Фостер, интерпретируя теорию Маркса в экологическом ключе[478]
. Питательные вещества, минералы, как и все, что поддерживает жизнь, имеют метаболическое значение. История капитализма — цепь метаболических разрывов, таких как переход от обезлесения, истощения почв и сельского хозяйства к расширению городов и развитию промышленности, которые повлекли за собой появление отходов и сточных вод. В человеческой деятельности неизбежно присутствует географический аспект[479], наглядной иллюстрацией которого служит история экономических систем. По мнению Фостера, Маркс рассматривал капитал, классовое устройство общества и метаболизм как единый органический процесс.Современные экологические проблемы следует рассматривать в их связи с вопросами рынка и экономики. Как мы уже видели, исследователи все чаще признают, что экологические проблемы — это, по сути, проблема деления общества на классы. Поэтому экологическое переосмысление модели Маркса представляется необходимым шагом. Однако нельзя просто добавить к рыночным моделям «эко−», подразумевая внешний экологический ущерб, который требуется учитывать. Как отмечает Мур, идеи, начинающиеся с «эко−», должны скорее перечеркнуть сами понятия капитала, общества и человечества. Нам нужно новое понимание богатства, а не просто другая модель его распределения. Важно поставить вопрос, что именно мы распределяем, что является условием воспроизводства[480]
.Отношения капитала во многих подходах трактуются как онтологически первичные с точки зрения экологического ущерба, с которым они всегда сопряжены. Постмарксистские теоретики, в том числе тот же Фостер, обращаются к категории метаболического разрыва (англ.
В эпоху капиталоцена мы, по мнению американского социолога, неизбежно должны будем отказаться от оппозиции «природа — общество». Мы видим, что социальные отношения наносят некоторый ущерб окружающей среде, не замечая при этом, что экологические последствия могут менять общество и формировать социальные явления. В таком контексте представление о взаимодействии между социальным и природным выглядит весьма неубедительно. Заменим же его категорией диалектической, взаимной обусловленностью, предлагает Мур.
Согласно рассматриваемой концепции капиталоцена, в настоящее время (примерно с 1970‐х годов) мы наблюдаем конец «дешевой природы», которую использовала капиталистическая система. К «дешевой природе» относились труд рабов, женщин и животных, использование водных ресурсов, сырья и невозобновляемых, дешевых источников энергии[482]
. Капитализм опирался на мобилизацию этих ресурсов в бесконечном процессе накопления. Разумеется, «дешевыми» они были лишь на первый взгляд, за счет истощения окружающей среды, а также эксплуатации и угнетения отдельных социальных групп. Однако в эпоху капиталоцена «даровые ресурсы» «дешевой природы», из которых неолиберальный капитализм извлекал дополнительную прибыль, перестали восстанавливаться. На это указывают отсутствие роста производительности в промышленном сельском хозяйстве, где применяются биотехнологии, отсутствие заметных открытий, связанных с эффективной добычей нового ископаемого топлива, и рост стоимости труда на мировых рынках[483]. Мы оказались в мертвой точке процесса накопления, финансируемого по неолиберальной модели, и это признак мир-экологического кризиса[484].