Эпоха добродетелей. После советской морали

Так или иначе успех советского морально-культурного проекта зависел как от степени подчинения коммунистическим ценностям и целям многообразного содержания этики добродетели, так и от интеграции указанных выше иноклассовых культурных и иных образцов. Когда эта степень оказывалась сильной, ценности этики добродетели начинали светиться отраженным светом универсальных моральных ценностей коммунистического проекта или, в более широком его истолковании, ценностями гуманизма, прогресса, «красоты, добра, истины». В той мере, в которой эта степень оказывалась слабой и формальной, советская мораль и культура приобретали глубинное сходство с иными культурами — либо буржуазной, либо дворянской (наиболее близкой к этике добродетели в ее героической ипостаси). Носители претерпевших такую трансформацию вариантов советской морали начинали переоценивать значимость добродетелей, которым они были привержены, считать их самодостаточными. Однако, как выяснилось позже, сами по себе эти добродетели не смогли ни обеспечить воспроизводство советского морально-культурного проекта в его целостности, ни в достаточной мере поддержать в обществе авторитет «красоты, добра, истины». Иными словами, проблема заключалась даже не в том, что большевистская установка на формирование «нового человека» конкурировала со старыми влияниями, а в том, что содержание этого «нового человека» при детальном рассмотрении оказывалось лишь относительно «новым».

Исходя из сказанного, следует указать на содержание тех пластов культуры (в первую очередь литературы), в которой этика добродетели, героические ценности и буржуазная мораль, будучи так и не переваренными, ждали своего часа.

ГЛАВА III. ПОД КРЫШКОЙ СОВЕТСКОЙ МОРАЛИ

СОВЕТСКОЕ ВОСПИТАНИЕ… ПО НЕСОВЕТСКИМ ОБРАЗЦАМ?

С этикой добродетели в первую очередь связана всякого рода литература, в которой описываются деяния героев. Вначале в советской литературе это были преимущественно герои революции и Гражданской войны. При этом показательно, каким образом героическую проблематику пытались «укротить». Так, уже в 1920–1930-х годах осознавалось, что сам по себе культ героев не есть что-то принципиально-социалистическое. До некоторой степени культ этот был не слишком желателен, поскольку марксизм в его ортодоксальной историко-материалистической интерпретации не придавал роли личности в истории такого значения, которое придавала ему буржуазная, феодальная и даже утопически-социалистическая мысль. Так, Л. Субоцкий, один из ведущих деятелей Литературного объединения Красной Армии и Флота (ЛОКАФ), говорил: «Феодальная и буржуазная литература всегда имела таких героев, всегда показывала широкие собирательные типы, которые привлекали умы молодежи того времени. <…> мы всюду видим этого героя, этот широкий собирательный тип, который должен служить образцом для буржуазной молодежи, тем идеалом, которому должна следовать буржуазная молодежь». В советской же литературе, по словам Субоцкого, нет «образца героя» Гражданской войны: «У нас <в> худ<ожественной> литературе еще чрезвычайно редок образец такого героя, который бы действительно стал любимым художественным литературным образцом»[96].

Советские писатели должны были всемерно подчеркивать, что «основной базой нашего героизма является правильное понимание сознания классового долга и вместе с тем преодоления страха смерти, которое ведет героя к победе, что должно быть нами показано как естественное воплощение в жизнь правильно понятого классового долга»[97]. Поэтому, в частности, герой Гражданской войны должен быть собирательным типом героя; не следовало отрывать героя от массы, но при этом и масса не должна быть только фоном для его деяний; надо было показывать, что героями движет классовый долг, и сам герой должен быть классово близким, не «попутчиком» и т. д.[98]