Эпоха добродетелей. После советской морали

Показательно, таким образом, что герой и героическое, чтобы быть полностью подходящими для советской пропаганды, обставлялись рядом условий: они должны были в первую очередь быть проводниками универсальных, обусловленных коммунистической идеологией ценностей и лишь во вторую и третью, и то не без споров о целесообразности, обладать какими-то человеческими чертами. В сущности, от героя требовалось, чтобы он не выглядел слишком уж героическим в привычном для классовых обществ понимании, чтобы пример его был достаточно вдохновляющим, но при этом герой не слишком бы возвышался над массой, а последняя не выглядела бы безликой толпой. Еще один пример попытки совместить трудно совместимые требования к социалистическому герою (и автору) мы встречаем у А. Богданова. Согласно ему, центральной фигурой художественного произведения должна была стать не личность, а коллектив — сначала классовый, а затем и общечеловеческий в борьбе с природой. Сам же автор, с одной стороны, описывался лишь как организатор «данного материала, а через то, в известной мере, и самой коллективности», что, по Богданову, схоже с «ролью сборщика машинных частей в механическом производстве». В то же время такое отрицание личностного вклада требовалось примирить с представлениями о том, что «только в социалистическом строе возможен полный расцвет духа и выявление личности»[99]. Планка поднималась еще выше, когда деятели вроде Горького провозглашали, что новая литература призвана «освобождать мышление ребенка от предуказанных прошлым его дедов и отцов технических навыков мысли, от ее заблуждений, в основе коих заложен многовековой опыт консервативного быта, построенного на классовой борьбе и на стремлении единиц к самозащите, к утверждению индивидуализма и национализма как „вечных“ форм и законов социального бытия»[100]. Надо ли говорить, что все это были нетривиальные и крайне трудновыполнимые задачи[101] и что герои советской литературы все равно во многих отношениях создавались по привычным канонам, выделявшим героя из массы обычных людей?

Как бы ни обстояли дела с героями в советской литературе, воспитание и образование не могло основываться на личностных образцах, рисуемых только ею. Страна победившего социализма не могла ограничиться воспитанием своих граждан исключительно на примере героев-пролетариев. Причина была банальна: мировая и отечественная культура практически не имела в своем арсенале привлекательных, достаточно целостных образцов гармонично развитой личности — выходца из угнетенных классов. Зато эти образцы были в достатке у классов господствующих, которые исторически ранее обрели досуг для личного самосовершенствования — аристократии и буржуазии.

При том, что со второй половины XIX века русская литература была весьма критично настроена к дворянам, все чаще описывая их как упадочный, паразитический класс, у дворянства, как и вообще у аристократии, по крайней мере в прошлом, были уже устоявшиеся образцы гармонично развитого человека, личности, патриота своей родины. Им подражала в свое время буржуазия в Европе, им же стремился подражать во многом и советский человек. Облик идеального дворянина не противоречил идеалу советского гражданина, патриота. «К идеалу воспитанного дворянина XVIII века относились такие определения: „благородство“, „служение“, „честь“. Благородство и честь понимались как личные свойства человека, основа, благодаря которой человек зарабатывает себе репутацию. Служение понимается как любовь к Отчизне, долг, готовность к самопожертвованию»[102]. Но разве не то же требовалось и от советского человека? Например, давно замечено, что «начиная с 1930-х годов, понятие „честь“ входит в активную советскую квазиполитическую лексику, а со второй половины 1940-х до 1953–1954 годов активно формируются „орудия“ советской чести: вводятся ведомственные „суды чести“, издаются книги, в заголовках которых фигурирует слово „честь“, фильм „Суд чести“ получает Государственную премию, понятие чести вводится в педагогику, понятия „честь школы“, „честь класса“ становятся распространенными»[103]. Дворянского ребенка ориентировали не на успех, а на идеал. Молодому человеку следовало быть образованным, храбрым, честным не для того, чтобы достичь чего бы то ни было (славы, богатства), а потому что ему изначально многое дано по праву рождения, потому что он дворянин[104]. Можно сказать, что дворянин служил, помимо прочего, образцом человека, предъявляющего к себе повышенные требования в силу особого рода сознательности — просто потому, что он такой есть и иного не дано. Советскому человеку с детства внушали примерно то же самое: уже потому, что он родился в СССР, ему многое дано, а потому приоритетной для него жизненной стратегией должно быть «жила бы страна родная, и нету других забот».