Эпоха добродетелей. После советской морали

Словом, рассматриваемый в этой главе феномен являлся пусть и ярким, но лишь одним из явлений в достаточно широком и многоплановом потоке изменений в области культуры, воспитания, образования, имевшего место в послевоенном СССР.

Статус движений коммунарского, каравелловского, РВО-шного[180] и тому подобного типа в советской жизни был неопределенным. С одной стороны, они не являлись нелегальными и оппозиционными в прямом смысле слова; пребывание в них нельзя отнести к уходу в «пространства вненаходимости»[181] и тем более к феномену «внутренней эмиграции». В разное время, в большей или меньшей степени они пользовались покровительством официальных структур. В то же время существовали пределы (которые, правда, трудно точно очертить) принятия их советским официозом. В любом случае советский официоз и эти движения по отношению друг к другу блюли дистанцию; при наличии у первых неизмеримо больших административных и иных ресурсов это нередко оборачивалось существенными проблемами для вторых.

Почему ощущалось взаимное отчуждение между советским официозом и коммунарским и подобными ему движениями? А. Шубин видит причины в том, что они появились в силу противоречия между потребностями индустриального общества, которым удовлетворяла советская школа, и гуманистическими традициями отечественной культуры, которые в коммунистическую эпоху развивались под лозунгом формирования «разносторонне развитой личности». К тому же «на пороге научно-технической революции все увереннее звучали требования перемен: „Сколько можно штамповать работников, ведь обществу нужна и творческая личность!“»[182] Исчерпывающий ответ дать трудно: слишком тесно тут на разных этапах истории СССР переплетались индивидуальные судьбы, культурные, демографические, экономические и иные социальные трансформации, из которых вытекало разное понимание сути социального заказа, которому соответствовало появление такого рода движений. Первое из них, коммунарское, было следствием, с одной стороны, осознания формализма и недостаточности советской системы воспитания, а с другой — объективным результатом, который получался внутри парадигмы этого воспитания и образования, когда предпринимались попытки эту недостаточность преодолеть. Коммунарское и подобные ему движения изначально появлялись ввиду потребности обеспечить более твердо индоктринированное воспитание, большую степень сознательности, нежели та, которая объективно достигалась в рамках официальных институтов. Но большая степень сознательности подразумевала и большую степень индивидуальной самостоятельности, что во многом предопределяло логику эволюции коммунарских и подобных им объединений. Зачинатель коммунарского движения И. Иванов отмечал, что его эксперимент затевался ради того, чтобы преодолеть ситуацию, когда «отношения, в которых находились в этих случаях пионерские работники и активисты, а также — как следствие, активисты и остальные пионеры, представляли собой, по сути дела, еще одну разновидность системы чрезмерной опеки (курсив мой. — Л. Ф.)»[183]. Вне зависимости от субъективных пожеланий основателей, объективно эти движения отвечали потребности в пространстве для самореализации и личностного роста для уже появлявшихся в ощутимом количестве индивидов, которых официальные пространства не вполне удовлетворяли.

Возникает резонный вопрос: почему мы уделяем главное внимание движениям коммунарского, каравелловского, РВО-шного типа? Потому что их цели имели наиболее непосредственное отношение к интересующей нас проблематике моральных трансформаций советского общества. Конечно, в СССР разного рода неформалов было достаточно много; к примеру, в движении одних только каэспэшников[184] насчитывают около 2 млн участников[185]. Но мы имеем основание полагать, что общие векторы моральной эволюции их участников были примерно одинаковы, хотя бы в силу того, что у них был сходный диапазон выбора направлений моральной эволюции; они возникали как ответы на схожие вызовы и были детерминированы сходными ограничениями. И лучше всего эти векторы проследить на примерах объединений, у которых вопросы воспитания стояли в центре. В первую очередь к таковым относится коммунарское движение, возникшее как попытка моральной реформации средствами, выходящими за пределы совокупности общепринятых педагогических приемов, как феномен на интересующем нас стыке морали и идеологии. (Не говоря уже о той познавательной ценности, которую имеет изучение «исключений из правил», способное многое сказать о самих этих правилах и не только.)