Таким образом, исполнение интеллигенцией блатных песен вовсе не означало, что ей был мил уголовный образ жизни. Однако в этой культурной практике отражалось стремление (трудно судить, насколько осознанное) к формированию построенной всецело на добродетелях, завершенной системы ценностей, привлекательной своим корпоративным духом —
Лукоморья больше нет, От дубов простыл и след, — Дуб годится на паркет — так ведь нет: Выходили из избыЗдоровенные жлобы — Порубили все дубы на гробы.….Тридцать три богатыряПорешили, что зазряБерегли они царя и моря, — Кажный взял себе надел — Кур завел — и в ем сидел, Охраняя свой удел не у дел. Здесь и вправду ходит Кот, — Как направо — так поет, Как налево — так загнет анекдот, — Но, ученый сукин сын, Цепь златую снес в торгсинИ на выручку — один — в магазин. Бородатый Черномор — Лукоморский первый вор — Он давно б Людмилу спер, — ох, хитер! Ловко пользуется, тать, Тем, что может он летать: Зазеваешься — он хвать! — и тикать………………………………………….В общем, значит, не секрет: Лукоморья больше нет, — Все, про что писал поэт, это — бред. Ты уймись, уймись, тоска, — Душу мне не рань! Раз уж это присказка — Значит, сказка — дрянь.
Признаем, это было пропето пророчески. Тем не менее люди, жившие в этой дрянной сказке, все еще, как и сам Высоцкий, ценили дружбу, любовь и верность «без назидательности и нравоучений»[174]
, пытались «брать у древних» чистоту и простоту, читали правильные книги о героях и битвах прошлых времен и искренне верили, что «добро остается добром — в прошлом, будущем и настоящем».УСПЕХИ РЕВОЛЮЦИИ
Конечно же, во всем, что описано выше, сыграли ключевую роль фоновые структурные изменения советского общества, влиявшие на трансформацию советской морали и идеологии на протяжении 70 лет его существования. Коммунистические утопии начали осуществляться в аграрно-сословной стране, где 85 % составляло крестьянство, живущее
В сталинский период были решены задачи выживания и модернизации советского общества, требовавшие напряжения всех доступных сил и ресурсов и несовместимые с разномыслием и групповой конкуренцией политических элит. Однако, когда Советский Союз стал мировой сверхдержавой начиная со второй половины 1950-х годов, советское общество начало допускать гораздо больше конкуренции, разномыслия и даже инакомыслия в процессе расширения индивидуальных свобод граждан. Конкуренция в партии и иных сферах уже не заканчивалась для проигравших репрессиями и физическим уничтожением, позднесоветское общество могло позволить все более широкую палитру мнений и ценностей: «Советский социальный костюм 1960–70-х годов „не жал“, потому что прежний — довоенного образца — был слишком тугим. Жители коммуналок ощущали прилив свободы, переселяясь в отдельные квартиры. Интеллигент задыхался от свободы, приобщаясь к тайнам сталинской поры (приоткрывая только самый краешек). В 1970-е годы человек уже вырастал из „костюма“, несвобода ощущалась острее — хотя сфера свободы, как мы увидим, расширялась. Просто она росла медленнее, чем потребности в самовыражении, интеллектуальном поиске. Советское общество „разогнало“ рост потребностей, и теперь не успевало за ними»[175]
.