Эпоха добродетелей. После советской морали

Социализм, как и буржуазный строй, в отношении к войне нуждается в балансе старых и новых добродетелей (то есть собственно буржуазных, аристократических и социалистических). Вместе с тем показательно еще одно сходство между буржуазным строем и социализмом: ряд идеологов буржуазии вроде Сен-Симона, Конта, Спенсера резко отрицательно относятся к войне. Это обусловлено изначальным противопоставлением ориентированных на войну аристократов и ориентированных на производство буржуа; «военный» строй противопоставляется «промышленному». Со временем буржуазия находит свой баланс между «мирными» буржуазными и «военными» аристократическими добродетелями — и по этому же пути идет и социализм. Социалистический баланс добродетелей во многом напоминает буржуазный, но в несколько ином идеологическом обрамлении. Причем в этом балансе, как и в буржуазном, акцентируется внимание на патриотизме ввиду того, что социалистический строй более передовой, гуманный, производительный, нежели буржуазный, и, кроме того, СССР выдержал суровые военные испытания, которых бы не вынесло любое буржуазное государство. По мере того как в хозяйственной области накапливаются разного рода проблемы, роль последнего аргумента возрастает.

Все это накладывается на относительное ослабление убедительности пропаганды преимуществ советского строя в иных отношениях.

Поэтому в дальнейшем возрастет значение собственно героических ценностей, которые, однако, встраиваются в контекст обычного романтизма. Героические ценности и культ героев востребованы просто потому, что они воспитывают достойных людей.

Итак, Гражданская война заложила основу идеологически фундированного культа героев, жертвующих собой ради построения социализма, который после Великой Отечественной войны трансформировался в культ героев, защитивших Советскую Родину (что отчасти сближало его с аналогичными буржуазными культами).

Но к третьей, по-своему не менее судьбоносной войне, Афганской, советское общество подошло тогда, когда свет социалистической идеи изрядно потускнел, а социалистическая риторика советского руководства, прикрывавшая вполне обычные геополитические цели великой державы, превратилась в пустую формальность. Все больше народу недовольно ворчало, обсуждая на кухнях растрату огромных средств на помощь, не то что далеким «братским странам», но и союзным республикам, уровень жизни в которых нередко был выше российского. Какой уж там интернационализм! Происходящее скорее осмысливалось как плохая геополитика.

В итоге Афганская война даже теми ее участниками, которые пошли на нее добровольно, позитивно воспринималась в лучшем случае через призму военной романтики, как занятие для настоящих мужчин, сплоченных боевым братством, которое имело высокую самостоятельную ценность и после войны. В худшем случае «Афган» представал как череда бессмысленных жертв и лишений, как один из тех травмирующих опытов, которые, будучи пережитыми, часто укрепляют человека, но которых все-таки лучше избегать. Поэтому в стране, где практически каждый гражданин был членом семьи участника Великой Отечественной войны, начался рост пацифистских настроений и увеличение фактов уклонения от призыва. Снизился престиж военной службы[166].

Значение Афганской войны заключалось в том, что это была война «неправильная», которую лишь с очень большой натяжкой можно было оправдать с точки зрения советской идеологии и морали. Дело выглядело так, будто СССР, отражая американскую угрозу, вторгся в страну, народ которой не сделал советским людям ничего плохого. Напротив, те, кто не хотел воевать в Афганистане, имели для себя морально убедительное идеологическое оправдание, что эта война вовсе не вызвана необходимостью защиты социалистического отечества, воспетой в рамках культа Великой Отечественной войны.

Неудивительно, что первой реакцией общества и новой власти после крушения советского строя было официальное осуждение этой войны, а вывод войск долгое время считался свидетельством проигрыша. В то же время многие из участников войны не вполне были согласны с такой трактовкой событий, предпочитая рассматривать вывод войск как следствие утраты политической воли высшим руководством страны. Эта точка зрения преобладает в течение последних лет, поскольку, по словам Ф. Крашенинникова, «есть люди, которые в молодости имели опыт войны. Потом у них была большая жизнь, они где-то служили, занимались бизнесом, но у них есть это общее травмирующее воспоминание. Чем люди становятся старше, тем они сентиментальнее, а эти прошедшие Афганистан люди уже достаточно пожилые, они, во-первых, вырастили детей, их жизнь как-то состоялась, и они хотят увековечить свою молодость, а во-вторых, они достаточно влиятельные»[167]. Им уже не важно, «правильной» или «неправильной» с точки зрения каких-то высоких ценностей была война. Важно то, что можно было бы сражаться и дальше ради утверждения державной воли.

ПОЛУКРИМИНАЛЬНАЯ СУБКУЛЬТУРА