Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Таким образом Бирон и его «офис» исполняли функции личной императорской канцелярии, что позволяло разгрузить Анну от потока ежедневной корреспонденции. «Я должен обо всём докладывать, будь то хорошее или худое», — писал фаворит в 1736 г. близкому к нему курляндцу К.-Г. Кейзерлингу, называя в числе своих забот подготовку армии к боевым действиям в начавшейся войне с Турцией: «Теперь вся тяжесть по поводу турецкой войны лежит снова на мне. Его сиятельство граф Остерман уже 6 месяцев лежит в постели. Князя Черкасского Вы знаете. Между тем всё должно идти своим чередом. Доселе действовали с 4 корпусами, а именно: один в Крыму, другой на Днепре, третий под Азовом, а четвёртый в Кубанской области. Для их содержания всё должно быть доставлено. Здесь должен быть провиант, там обмундировка, тут амуниция, там деньги и всё тому подобное; границы должны быть также вполне обеспечены. Всё это причиняет заботы. На очереди иностранные, персидские и вообще европейские дела».[995]

В результате, как признавал Манштейн, курляндский охотник и картёжник через несколько лет «знал вполне основательно всё, что касалось до этого государства».[996] «Доклады» императрице и ведение корреспонденции требовали как минимум понимания внутри- и внешнеполитического положения страны, кадровые назначения — способности разбираться в людях, бесконечные прошения и «доношения» с переплетением государственных и корыстных интересов — умения вести политическую интригу и продумывать каждый шаг, чтобы избежать «злополучной перемены».

В связи с работой комиссий для рассмотрения содержания армии и флота «без излишней народной тягости» на столе Бирона оказываются переведённые на немецкий «Проект о содержании флота в мирное и военное время» из 24 пунктов и смета расходов сухопутной армии на 1732 г. Последний документ перечислял необходимые Военной коллегии средства; указывалось, сколько подушных денег собрано и сколько осталось в «doimke» — эквивалента этому понятию переводчики не нашли.[997]

К Бирону за поддержкой обратился обер-секретарь Сената, энергичный чиновник Иван Кирилов. Весной 1733 г. он направил обер-камергеру свой проект освоения зауральских владений России. На поддержку Кирилов рассчитывал не зря, хотя и здесь пришлось ждать «благоприятного случая». «Апробация» Анны Иоанновны состоялась 1 мая 1734 г., после чего проект стал основополагающим документом для организации Оренбургской экспедиции.[998] Следующим шагом стало строительство Оренбургской крепости и укреплённой линии, которая должна была сомкнуться с начатой при Петре I Иртышской линией в Сибири и защитить новые российские владения на протяжении трёх тысяч вёрст.

Отправившийся в «киргиз-кайсацкие степи» инициатор этого наступления информировал покровителя о неотложных нуждах — отряду требовались «пушечки» и «мартирцы лёгкие», мундир и амуниция, а также специалисты: ботаник, аптекарь, берг-пробирер и химик. Кирилов регулярно сообщал о ходе операции: «Доношу, что в Уфу приехал 10 дня ноября и дожидаю лёгкой артилерии из Казани, и коль скоро прибудет, то наперёд далее путь свой до казачья Сакмарского городка с правиантскими обозами на первой случай из Уфы и Мензелинска отправлю. (…) Также, государь, в драгунских офицерах нужды ради просил отправить одного артилериского капитана или порутчика и двух штык-юнкеров. О том когда соизволите его сиятельству генералу фелтмаршалу упомянуть, то не залежитца в коллегии мое доношение» (ноябрь 1734 г.).

Кирилов понимал, что государыню надо радовать рассказами о народной любви: «…служилые тарханы башкирские, служилые ж мещеряки, татары, а притом и ясашные башкирцы, со всякою радостию и охотою лучшие выбираются и одни пред другими тщатся, в чём бы угоднее службу показать», — но от Бирона не скрывал, что не всё идет гладко: «Подполковник Чириков с пятью ротами, отправясь, шёл… и воры-башкирцы напали и его подполковника и несколько неслужащих и хлопцов, и драгун при обозе осмнадцать человек убили, и обозу первую частицу офицерскаго и прочего оторвали, и как увидели алярм назади ехавшие драгуны и настоящий обоз построили, то более ничего им не учинили, и хотя после своим ружьём с лучишками и с копыликами нападали, но ни одного человека не убили, не ранили» (июль 1735 г.).[999]

В результате на степном пограничье возник новый центр — Оренбург. На северо-востоке Азии продолжались грандиозные по размаху работы экспедиции В. Беринга по изучению и описанию северных владений России. В отчётах о её работе Бирон сумел найти интересующие двор детали: Сенат через Ушакова был извещён о пожелании Анны Иоанновны немедленно прислать к ней спасённых моряками Беринга после кораблекрушения японцев Сонзу и Гомзу. По прибытии в Петербург японцы были удостоены царской аудиенции, после чего в июле 1734 г. просили Сенат позволить им креститься в православную веру — что могло быть приятнее богомольной императрице? Новообращённые были направлены в Академию наук для изучения русского языка, а в 1736 г. стали учителями основанной при ней школе японского языка.