Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

«…или предвидится иногда о ненадёжном наследстве, тогда должен он регент для предостережения постоянного благополучия Российской империи заблаговременно с кабинет-министрами и Сенатом и генералами фельдмаршалами и прочим генералитетом о установлеиии наследства крайнейшее попечение иметь, и по общему с ними согласию в Российскую империю сукцессора изобрать и утвердить, и по такому согласному определению имеет оный Российской империи сукцессор в такой силе быть, якобы по нашей самодержавной императорской власти от нас самих избран был».

Такая формулировка давала регенту полномочия ещё при жизни младенца-императора и его родителей начать процедуру выборов нового наследника, для чего он имел право «вольно… о всяких награждениях и о всех прочих государственных делах и управлениях такие учреждения учинить, как он по его рассмотрению запотребно в пользу Российской империи изобретёт», что давало ему широкие прерогативы в отношении Сената и генералитета. «Устав» предусматривал и возможность отказа регента от правления; в таком случае он «с согласия» Кабинета и Сената устанавливал новое правительство и отбывал в Курляндию.[1233]

Вслед за поздравлениями и присягой Бирон принял поднесённый ему титул «его высочество регент Российской империи Иоганн герцог Курляндский, Лифляндский и Семигальский». Однако позднейшие допросы секретаря Кабинета Андрея Яковлева сохранили неосторожные слова генерал-прокурора Трубецкого, сказанные им перед смертью Анны Иоанновны: «Хотя-де герцога Курляндского регентом и обирают, токмо-де скоро её императорское величество скончается, и мы-де оное переделаем», — которые хитрый Остерман тут же приказал Яковлеву записать.[1234] Другие выражали своё мнение более открыто. Маркиз де ла Шетарди в донесении от 21 октября отмечал недовольство сторонников отстранённых от власти родителей императора. Шведский посол Нолькен тогда же сообщал о нежелании офицеров гвардии подписывать «декларацию» о назначении Бирона и даже о якобы имевшем место отказе новгородского архиепископа от присяги.[1235] Мардефельд передавал слухи о намерении не названных по имени вельмож «ввести республиканское правление».[1236]

«Безмятежный переход престола» мог удивлять английского и других послов, однако скрывал за кулисами очередную «переворотную» ситуацию. Даже при определённом заранее наследнике власть в ответственный момент демонстрировала неустойчивость и зависимость от сиюминутного расклада политических сил. Если бы в момент смерти императрицы принцесса Анна с сыном-императором на руках при поддержке кого-то из вельмож и высших офицеров гвардии потребовала признать её право на власть, то герцогу было бы нечего возразить. Но тогда его сторонники действовали активно, а Анна-младшая в борьбу не вступила, да и «партии» у неё как будто не было. Однако логика придворных «конъектур» скоро подтолкнула её к действию.

Три недели регентства

Передача власти произошла спокойно. Приказы по гвардейским полкам назначили сбор у дворца на утро 18 октября; очевидно, раньше присутствие солдат, помимо обычных караулов, не требовалось.[1237] В столице полицейские чины развешивали в людных местах — на рынках, у церквей, у почтового двора — свежеотпечатанные манифесты о начале нового царствования и «чрез барабан» объявляли обывателям о принесении присяги. Синод распорядился о новой форме «возношения» первых лиц государства, среди которых занял место (после «государыни цесаревны» Елизаветы) «его высочество регент Российской империи».

За три недели Бирон успел «апробовать» ровно 100 указов.[1238] Один из первых манифестов предписывал всем должностным лицам «во управлении всяких государственных дел поступать по регламентам и уставам и прочим определениям и учреждениям от благоверного и вечно достойные памяти государя императора Петра Великого… с чистой совестью, сердцем и радением» — новая власть стремилась объявить себя преемницей дел Петра и стремилась (по крайней мере, декларировала намерение) утвердить в сознании российских чиновников приоритет закона.[1239] Со ссылкой на петровский указ о роскоши 1717 г. предписывалось «отныне вновь богатых с золотом и серебром платьев… дороже 4 рублёв аршин никому себе не делать» и донашивать их до 1744 г., за исключением «императорской фамилии и его высочества герцога регента».[1240]