Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Неспокойно было и на южных границах: иранский шах Надир в декабре 1740 г. захватил Хиву и Бухару, а весной следующего года повёл свою армию в Дагестан. Резидент И. Калушкин передавал из ставки Надира, что завоеватель движется к российским границам и, по его публичным заявлениям, то собирается дойти до Царицына, то высказывается, что «ис такого завоевания пользы не будет, понеже во всей России более казны расходится, нежели сбирается».[1382] Уже в марте 1741 г. Кабинет обсуждал меры на случай движения персидского войска на Астрахань и кандидатуру чрезвычайного посла в Иран.[1383]

В условиях намечавшейся международной изоляции России Остерман выступал в пользу заключения союзного договора с Англией, переговоры о котором тянулись уже давно. Однако англичане упорствовали в ключевом для русской дипломатии вопросе о немедленной помощи России военным флотом.

Оппонентом Миниха выступил новый кабинет-министр граф Михаил Гаврилович Головкин. В декабре 1740 г. он полагал, что договор с Пруссией хорошо бы «умедлить», а текст его сообщить австрийскому резиденту. Позднее же в письмах Остерману граф предлагал заменить посла в Берлине Бракеля, который в донесениях «прусской двор оправдать всячески тщится»; для начала войны с Пруссией он предлагал мобилизовать саксонского курфюрста и «уговорить» (с помощью денег) поляков, а затем вступить и самим, чтобы в итоге Пруссию «на воеводства разделить». В его документах после ареста были обнаружены проекты «тайной конвенции» с Марией-Терезией.[1384]

Подобные планы едва ли могли вызвать сочувствие у осторожного Остермана, тем более что Головкин был неуживчив. Финч отзывался о новом министре критически: «Смесь гордости, невежества и самодовольства»; Шетарди сообщал, как тот жаловался Антону-Ульриху на Остермана, что не мешало ему ссориться и с принцем.[1385] Иностранцы воспринимали графа в качестве вождя «русской партии», несмотря на то что союзником Головкина выступал… австрийский посол маркиз Ботта.[1386]

В итоге российская дипломатия в 1741 г. не имела чёткой позиции. Русским послам в Дрездене и Вене приходилось оправдываться за заключение союза с Пруссией. Послу в Берлине предписывалось заявить о недопустимости агрессивных действий короля в Силезии.[1387] Но и оказывать помощь старому союзнику не спешили. В январе кабинет-министры пришли к выводу: «Наше государство не в таком состоянии находится, чтоб в чюжие места помощь давать, потому что оное многого внутреннего поправления требует». К тому же необходимо было «принять в рассуждение шведов, шаха Надира, да и контайшинского владельца, которые того и смотрят, чтоб Россия каким-либо образом себя обнажила, и при первом случае какое нападение учинить». В феврале Миних заявил маркизу Ботта, что Россия «одна не в состоянии королеву венгерскую сутенировать».[1388]

В дальнейшем, несмотря на просьбы о помощи и даже личное обращение Марии-Терезии, инструкции русскому послу в Вене отмечали лишь плохую подготовку австрийских войск и желание австрийцев «на одних своих союзников навалить» тяжесть войны.[1389] Остерман допускал участие России в конфликте только при вступлении в боевые действия ганноверской армии английского короля вместе с датскими, гессенскими и саксонскими войсками.[1390] На переговорах с Августом III и Фридрихом II русские дипломаты как будто верили миролюбивым заявлениям прусского короля и обещаниям «саксонского дома» прийти на помощь Австрии. Миних-старший указал в мемуарах, что правительница согласилась на участие в австро-саксонско-российском союзе против Пруссии; но он так и не состоялся.[1391]

Отставка Миниха не облегчила положения, поскольку австрийцы по-прежнему терпели поражения: в апреле 1741 г. армия фельдмаршала Нейперга, удачно начав сражение, была разбита пруссаками под Мольвицем. Российские и австрийские дипломаты проглядели образование антиавстрийской коалиции с участием Саксонии, Баварии и Франции. Заключённый в июне 1741 г. франко-прусский союз предусматривал обязательство Франции подтолкнуть Швецию к войне с союзницей Австрии. Договор был выполнен: 28 июля (8 августа) 1741 г. Швеция объявила войну России, а французская армия в том же месяце перешла Рейн.

В это время в Петербурге борьба амбиций проходила на фоне чередовавшихся празднеств, хотя вице-канцлер М. Г. Головкин был настолько не уверен в силах своей армии, что предлагал строить редуты близ Петербурга. 12 августа праздновали день рождения императора, 13 августа — обручение саксонского посланника графа Морица Линара и фрейлины Юлии Менгден; 12 августа состоялся торжественный приём турецкого посла с последующей «экскурсией» в Петергоф, где знатного гостя поили кофе в Монплезире, а его свиту «из потаённых под землею фанталов водою немало помочило».[1392] Затем отмечали день рождения принца Антона (17 августа), тезоименитство императора (29 августа), праздник ордена Святого Александра Невского (31 августа), тезоименитство Елизаветы (5 сентября).