Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

В октябре Анна Леопольдовна подтвердила указ своей тётки-императрицы о «нечинении обид» торговцам на внутренних таможнях, мостах и перевозах, разрешила жителям-погорельцам в Алатыре, Астрахани и Чёрном Яре не платить пошлин с продаваемых в городах хлеба и леса и распорядилась о сборе драгунских лошадей для армии (по одной с 600 душ).[1367] В последний месяц своего правления она разрешила заводчику Акинфию Демидову построить крепость «при Сергинских заводах», распорядилась выдать жалованье торским и маяцким казакам и дозволила по докладу комиссии о Санкт-Петербургском строении строить на Выборгской стороне солдатскую слободу, таможню и баню. Кажется, последним её распоряжением стала резолюция на докладе Сената: «О строении, вместо показанной проспективной, Сарской дороги вышеписанное представление апробуется».[1368]

Без движения остались поданные на её имя прошения.[1369] По-видимому, заявленный размах оказался не по плечу правительнице, «одарённой умом и здравым рассудком» (по мнению Финча), но не обладавшей ни компетентностью, ни волевым напором. Дела Кабинета показывают, что Анну захлестнул поток документов — и обычных докладов по делам центральных учреждений, и вызванных её же распоряжениями о пересмотре дел по Тайной канцелярии или подаче сведений по финансовым вопросам.

Вот только одна из многих бумаг: поступивший от Остермана доклад (скорее всего, им же и составленный в духе упомянутой выше записки) сообщал, что в пределах империи население обслуживают 1324 городских и 763 уездных кабака, большая часть которых отдаётся «на вере» городским обывателям. Полную стоимость проданного спиртного установить невозможно, поскольку не менее 300 тысяч рублей в год «остаётся в пользу партикулярных людей» из-за неучтённого производства на частных винокурнях и тайной («корчемной») продажи. Искоренить же корчемство, как следовало из доклада, невозможно: доносчики страдали при тогдашних методах ведения следствия и не желали доносить, а «корчемников» спасали от наказания высокопоставленные лица, сами являвшиеся крупнейшими винокурами и реализовывавшие на рынке тысячи вёдер в свою пользу. В итоге спрашивалось, не умножить ли число казённых винокуренных заводов (но так, чтобы при этом не снижалась казённая цена вина при продаже) и не запретить ли ввоз импортной водки в Россию (но чтобы при этом потребители могли рассчитывать на качественный товар). Что могла ответить на это 22-летняя принцесса, обладавшая только «благородной гордостию»? Она приняла самое простое решение — отдать все кабаки на откуп.[1370]

Одновременно ей надо было постигать тонкости дипломатии в европейском «концерте», разбираться в цифрах налогового обложения, назначать поставщиков мундирного сукна, дозволять Военной коллегии эксперимент: давать кавалерийским лошадям сено «с убавкою» в четыре фунта, чтобы выяснить, «могут ли лошади… таким числом сена довольны быть».[1371] Она же должна была решать, отдавать ли казённую смолу для реализации «в комиссию» голландским негоциантам Пельсам; что отвечать «венгерской королеве» Марии-Терезии на настойчивые просьбы о помощи; разрешать ли иностранным купцам закупать хлеб в России. Из тех же бумаг Остермана 1741 г. следовало, что общие военные расходы страны составляли 4 500 746 рублей, а недоимки с 1724 г. достигли такой же величины; что денег, как обычно, не хватало, и Штатс-контора по-прежнему была в долгах перед другими ведомствами.[1372]

По-видимому, Анна довольно быстро «сломалась». До последних дней осени 1741 г. она формально исполняла свои обязанности; но выступать самостоятельно или настаивать на исполнении принятых решений уже не могла и большей частью утверждала поданные ей бумаги резолюцией «Быть по сему» или «Тако». При отсутствии инициативы снижалась административная и законотворческая активность власти: в январе 1741 г. было выпущено 96 указов, в феврале — 62, в марте — 43, и этот уровень сохранялся до осени.[1373]

На угасание деятельности регентства повлияла и очередная беременность Анны: 17 июля 1741 г. подданных известили о рождении великой княжны Екатерины Антоновны. Забота о двух младенцах должна была отнимать немало времени; к ней прибавлялись хлопоты по устройству собственного двора и апартаментов, обязательные приёмы, празднества, аудиенции. В мае 1741 г. Анна утвердила свой придворный штат из 517 человек. Принцесса сменила духовника, начала строительство нового Летнего дворца, а в Зимнем отделывала и украшала свои покои и устроила отдельный кабинет младенца-императора, где помещалась его дубовая колыбелька весом 33 пуда и уже были заготовлены «печатные книжки».[1374]