Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Эти особенности личности Анны отразились в её портретах. С полотна придворного живописца Л. Каравака гордо и чуть брезгливо смотрит холодная красавица в роскошном серо-голубом платье с Андреевской звездой. На портрете И. Я. Вишнякова из Русского музея Анна совсем другая: в чёрном кресле сидит женщина в оранжевом платье с белой косынкой на плечах и повязкой на голове. Правительница позирует живописцу одетой по-домашнему, без всяких официальных атрибутов; выглядит явно старше своих 22 лет. И во взгляде, и в позе Анны ощущается какая-то напряжённость; кажется, что ей неуютно и неспокойно. Кажется, здесь полное совпадение письменного и живописного свидетельств современников о ленивой и неопрятной барышне. Однако этот портрет явно выпадает из ряда изображений «персон» того времени — запечатлевать высокопоставленную особу в затрапезном платье было непринято.

После исследований искусствоведов авторство и примерная дата создания картины были подтверждены — Вишняков действительно писал Анну Леопольдовну в 1740–1741 гг. Но лабораторный анализ (с помощью рентгена, инфракрасных и ультрафиолетовых лучей, позволяющих «увидеть» все слои живописи) показал, что оранжевый балахон написан поверх парадного платья с украшением на груди. А в нижнем углу полотна проступило лицо ребёнка — художник писал парадный портрет правительницы с сыном-императором, но так и не закончил его до свержения брауншвейгской четы, а потом переписал; несчастный мальчик исчез с холста, парадное платье опальной Анны Леопольдовны превратилось в домашний халат, а сама она — из правительницы империи в частное лицо в домашнем интерьере.[1337]

Однако ей действительно было присуще милосердие — не самое типичное качество для придворных нравов той эпохи. Свидетельства мемуаристов о пересмотре приговоров предшествовавшего царствования подтверждаются документально. 9 декабря 1740 г. правительница потребовала к себе дело казнённого Артемия Волынского, а 29 декабря Тайной канцелярии было предписано подать «экстракты» обо всех сосланных в правление Анны Иоанновны. 7 января следующего года Анна Леопольдовна повелела Сенату «облехчение учинить» сосланным «по первым двум пунктам», а семьям умерших в застенке или в ссылке «некоторое удовольствие пожаловать»; аналогичные указания о пересмотре дел и снисхождении осуждённым были даны Тайной канцелярии.[1338] Такой милости к государственным преступникам практика тогдашней российской юстиции не знала. Анна сама читала следственные дела арестованных при Бироне офицеров и требовала их реабилитации.

В последующие месяцы Тайная канцелярия исправно подавала требуемые экстракты, а с мест приходили запрошенные сведения. Из них следовало, что в Оренбурге имелись 108 ссыльных, в Архангельске — 26, на заводах содержались 49 человек, в Иркутской провинциальной канцелярии — 184.[1339] Судя по этим справкам, итоговый реестр был подан в Кабинет 2 ноября 1741 г. — как раз накануне нового дворцового переворота.

Одними из первых помилованных ссыльных стали сын и дочь Волынского и проходившие по его делу бывший секретарь императрицы Иван Эйхлер и архитектор Иван Бланк; возвратились из ссылки «консультант» князя Д. М. Голицына и бывший вице-президент Коммерц-коллегии Г. Фик, адъютант князя В. В. Долгорукова Н. Чемодуров, вернулись уцелевшие после репрессий князья Голицыны и Долгоруковы и безвестные канцеляристы Придворной конторы; всего же в правление Анны Леопольдовны были освобождены 73 человека, проходивших по процессам 1730-х гг.[1340] Были среди них и такие, про кого ничего не знали и сами следователи: в апреле 1741 г. А. И. Ушаков распорядился доставить к нему из Выборгской крепости «безымянного арестанта» и хоть какие-то указы о нём, которых в самой Тайной канцелярии не оказалось.

В Тайной канцелярии в короткое правление Анны Леопольдовны серьёзных дел не было. Под следствие попадали неосторожные или загулявшие служивые; другие оказывались в застенке «з глупа», «в пьянстве» и со страху, «боясь наказания»; всего же за год были сосланы только 40 человек «подлого звания».[1341] Интенсивность работы в 1741 г. заметно снизилась, и по столице ходили слухи о предстоявшей ликвидации этого заведения.

«Именные повеления» Анны, её резолюции на делах, поступивших к ней через Сенат и другие учреждения, и протоколы Сената показывают, что она правила на редкость добродушно. До самого конца правления такие «милостивые» распоряжения (иногда даже по нескольку в день) избавляли от смертной казни, приказывали «сложить» штрафы, начёты или недоимки, прощали «вины», указывали выдать жалованье, возводили в чины.[1342]