Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Однако свидетельства лиц, неплохо знакомых с Анной и не имевших к ней политических претензий, представляют правительницу более симпатичной. Вот описание принцессы, данное её обер-гофмейстером Эрнстом Минихом, сыном фельдмаршала: «Поступки её были откровенны и чистосердечны, и ничто не было для нея несноснее, как толь необходимое при дворе притворство и принуждение, почему и произошло, что люди, приобыкшие в прошлое правление к грубейшим ласкательствам, несправедливо почитали её надменною и якобы всех презирающею. Под видом внешней холодности была она внутренно снисходительна…

Приятнейшие часы для неё были те, когда она в уединении и в избраннейшей малочисленной беседе проводила, и тут бывала она сколько вольна в обхождении, сколько и весела в обращении. Дела слушать и решить не скучала она ни в какое время, и дабы бедные люди способнее могли о нуждах своих ей представлять, назначен был один день в неделю, в который дозволялось каждому прошение своё подавать во дворце кабинетскому секретарю. Она знала ценить истинные достоинства и за оказанные заслуги награждала богато и доброхотно… Многих основательных требовалось доводов, пока она поверит какому-либо, впрочем, и несомненному обвинению. Для снискания её благоволения нужна была больше откровенность, нежели другие совершенства. В законе своём была она усердна, но от всякого суеверия изъята. Обращение её было большею частию с иностранными, так что некоторые из чужестранных министров каждодневно в приватные её беседы приглашались ко двору… До чтения книг была она великая охотница, много читала на обоих упомянутых языках (немецком и французском. — И.К.) и отменный вкус имела к драматическому стихотворству. Она мне часто говаривала, что нет для неё ничего приятнее, как те места, где описывается несчастная и пленная принцесса, говорящая с благородной гордостию».[1334]

«Сострадательное и милосердое сердце правительницы устремилось к облегчению участи несчастных, пострадавших под грозным деспотизмом Бирона как в регентство его, так и в государствование Анны Иоанновны. Каждый день просматривала она дела о важнейших ссыльных, предоставив Сенату облегчить судьбу прочих… Такое прекрасное вступление в правление, доказывая превосходство сердца правительницы, долженствовало бы предвещать благополучную участь самой великой княгини», — так характеризовал Анну неизвестный автор примечаний к запискам Манштейна.[1335]

По мнению же самого Манштейна, «Россия никогда не управлялась с большей кротостью, как в течение года правления великой княгини. Она любила оказывать милости и была, по-видимому, врагом всякой строгости. Она была бы счастлива, если бы домашнее её поведение было так же хорошо, как в обществе, и если бы она слушалась советов умных людей, не привязываясь так к своей любимице».[1336]

Нетрудно убедиться: и отрицательные, и положительные характеристики принцессы сходятся в том, что Анна Леопольдовна не вполне вписывалась в придворный мир с его этикетом, интригами, развлечениями. Представители «высшего света» даже в более изысканные времена императрицы Елизаветы Петровны неумеренно пили, били лакеев прямо во дворце, отличались грубым шутовством, жульничали в картёжной игре и платили штрафы за нежелание посещать театр. На фоне пьющих дам или дерущихся во дворце генералов юная Анна сумела овладеть двумя иностранными языками и получила пристрастие к «драматическому стихотворству», не свойственному тому времени. Французский посол Шетарди заметил, что ей не нравилось обычное увлечение той эпохи — она «не нюхает табак».

Анна умела при случае проявить характер; пренебрежение условностями светской жизни и стремление замкнуться в кругу близких людей составило ей репутацию «дикой» и «надменной» принцессы. «Великая охотница» до книг должна была выглядеть белой вороной среди дам 30-х гг. XVIII в.: в этом кругу чтение стало модным несколько десятилетий спустя. Другое дело, что отчуждение от «света» с годами лишь усиливало природную застенчивость Анны — и при этом мешало узнавать и привязывать к себе людей, не давало ей научиться пользоваться их пристрастиями и слабостями, что составляло важнейший элемент искусства управлять.