Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Главное обвинение, предъявленное «бывшему герцогу», звучало риторически: «Почему власть у его императорского величества вами была отнята и вы сами себя обладателем России учинили?»[1315] На него же была возложена ответственность и за болезнь Анны Иоанновны, и за подготовку её «завещания», и за указы в адрес родителей императора «с великим сердцем, криком и злостью», и за брань в адрес «коронованных глав» и самого римского папы и даже за… безбожие. Следователи во главе с генералом Г. П. Чернышёвым приписали Бирону и желание «самому овладеть престолом», что якобы доказывалось его стремлением выдать дочь замуж за одного из немецких принцев.[1316]

Бирон в первое время заключения пал духом, но к началу допросов в феврале 1741 г. оправился и отвечал на вопросы с достоинством. Ему пришлось опровергать обвинения в преступно небрежном отношении к здоровью Анны Иоанновны и подробно рассказывать, как ему приходилось отговаривать государыню от верховой езды или «её величеству докучать, чтобы она клистир себе ставить допустила, к чему её склонить едва было возможно».

Столь же твёрдо он объяснял, что избрание в регенты состоялось усилиями советников Анны, а он лишь дал согласие. Свергнутый временщик заявил, что не имел никаких «шпионов» при дворе, за исключением сына Миниха; настаивал, что напрасно никого не арестовывал и «до казённого ни в чём не касался». В ответ на обвинение в «обидах» и «разорениях» он попросил представить обиженных его «несытством», чего комиссия сделать не смогла. Свои переговоры с послами Бирон объяснял заботой «о российской славе».[1317]

«Обличительными» фактами для следователей послужили прежде всего заявления темпераментного герцога в отношении своих противников. Бирон признал, что высказывал угрозы в адрес гвардии, обещал вызвать из Голштинии маленького внука Петра I, бранил принца Антона; не смог он опровергнуть и то, что дата на «Завещании» Анны поставлена задним числом.[1318] Поскольку герцога обвиняли по статьям второй главы Соборного Уложения 1649 г. (умысел на «государьское здоровье» и попытка «Московским государьством завладеть») и петровского «Военного артикула», ему была обеспечена смертная казнь. Правительница в январе прямо «понуждала» к «скорейшему окончанию дела» судей, в числе которых находились подвергавшиеся аресту по распоряжению Бирона майор гвардии Н. Соковнин и секретарь А. Яковлев.[1319]

В материалах следствия есть пробелы (во всяком случае, вопросы к герцогу и ответы на них приведены не полностью), в «экстракте» упомянуты разные даты подписания «Завещания» — 16 и 17 октября 1740 г. Следователи не стали углубляться в дело даже тогда, когда А. П. Бестужев-Рюмин на очной ставке отказался от части своих показаний против регента. Зато они сумели собрать компромат на Миниха, чему в немалой степени способствовал сам Бирон; но в итоге его же обвинили в «потакании» и «дружестве» фельдмаршалу.

Появились имущественные претензии к вчерашнему всесильному временщику. В. К. Тредиаковский жаловался на невыдачу ему возмещения за публичные оскорбления со стороны казнённого А. П. Волынского. За побои «изнурившемуся на лечение» придворному поэту пожаловали 720 рублей — вдвое больше его годовой зарплаты. Иск к Бирону предъявили и Академия наук за взятые герцогом бесплатно книги, и отдельно академик Крафт, требовавший плату за обучение математике детей регента. Герцог как настоящий вельможа расплачиваться не спешил: в его следственном деле сохранился список долгов башмачнику, парикмахеру, портному, часовщику, столярам, придворному гайдуку, «турке» Исмаилу Исакову и даже 1 099 рублей долга собственному камердинеру Фабиану.[1320]

Вместо Я. П. Шаховского генерал-полицеймейстером был назначен петербургский вице-губернатор Ф. В. Наумов. Генерал-прокурора Н. Ю. Трубецкого отправили на несколько месяцев в Ригу описывать тамошние владения регента. Однако репрессий в адрес «выдвиженцев» регента не последовало: Шаховской остался на службе в полиции, а Трубецкой в мае 1741 г. вернулся к исполнению обязанностей генерал-прокурора. Но на первое место в государстве выдвинулся Миних.

Способный военный инженер и посредственный полководец, фельдмаршал не обладал качествами, необходимыми не только первому министру, но и вообще государственному деятелю. Солдафонская прямолинейность и честолюбие в сочетании с бесцеремонностью отличали его даже на фоне других не слишком щепетильных в этом смысле персон той поры. Оправившись от болезни (сам он был уверен, что его отравили), новый правитель перебрался в дом Бирона и развернул активную деятельность.