Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Правительница отменила петровские запреты строить подданным каменные здания по всей империи и простила 142 963 рубля 5,5 копейки недоимок; подлежавшим смертной казни за совершённые преступления «инородцам» даровала впредь амнистию при условии крещения.[1343] В январе 1741 г. правительница подтвердила важный для дворянства указ 1736 г. об отставке после 25-летней выслуги, исполнение которого «генерально остановилось»; охотно предоставляла отпуска и даже увольнения со службы.[1344] В числе прочих отставных был отпущен с майорским чином шут Анны Иоанновны князь М. В. Голицын-Квасник.

Правительница продолжила традицию земельных и денежных раздач. Прощённые вдова и дети фаворита Петра II князя Ивана Долгорукова получили вологодское село Старое Никольское с 1113 душами. Награды нашли и участников неудавшегося заговора против Бирона в октябре 1740 г. Л. Пустошкина, И. Алфимова, И. Мячкова; капитан П. Ханыков стал помещиком средней руки — обладателем 284 душ из владений «бывшего Меншикова» в Пошехонском уезде. Обычных же конфискаций имений в её правление практически не было: лишь у бывшего обер-гофмейстера Олсуфьева по указу Сената были отписаны в дворцовые владения три деревни со 107 душами да у секретаря Коллегии иностранных дел Семёнова 82 души в Козловском уезде, но последнему тут же выдали 95 душ под Москвой.[1345]

Порой к правительнице попадали челобитные с самого «низа» — например, прошение прихожан Гавриловской слободы Суздальского уезда или слёзная просьба «лакейской жены» Авдотьи Карповой — в ответ на неё регентша велела московскому главнокомандующему С. А. Салтыкову выдать просительнице 200 рублей.[1346] Через близкую к ней жену вице-канцлера М. Г. Головкина Анна жаловала деньги монастырям. Была исполнена и просьба служившего при Кунсткамере «монстра» Петра Воробьёва о выдаче «мундира против бывших монстров».[1347] Анна даже проявляла инициативу: вероятно, по её указанию Кабинет запросил Сенат и комиссию по составлению Уложения, «до которых лет малолетние от пытки… увольняютца».[1348]

Перекрещённая лютеранка отменила ограничения при пострижении в монахи и фактически проведённую в 1740 г. секуляризацию: управлявшиеся Коллегией экономии вотчины были возвращены архиерейским домам и монастырям.[1349] Как и в предыдущее царствование, правительство стремилось поддержать спокойствие в столице: под контролем полиции были установлены твёрдые цены на продовольствие.[1350]

11 ноября 1740 г. Остерман набросал план действий новой правительницы: первым делом дать инструкции российским послам в Европе, прежде чем в места их аккредитации придёт информация «от чюжестранных министров»; самих же иностранных дипломатов надлежало официально известить о перевороте. Для предотвращения сбоев в работе государственной машины надо утвердить все «милостивые указы» Бирона и издать распоряжение об «отправлении дел по прежним указам и регламентам». Кроме того, Остерман советовал принцессе взять к себе «малиновую шкатулу» с письмами покойной императрицы и распорядиться об изъятии бумаг регента,[1351] что было осуществлено исполнительным Манштейном.

Остерман составил для Анны и более обширную записку на немецком языке с переченем важнейших задач текущей и перспективной политики.[1352]  Опытный министр подчеркнул достоинства правительницы (её любовь к правосудию, «врожденное милосердие» и «страх Божий»); он рекомендовал 22-летней великой княгине не менее четырёх дней в неделю лично собирать заседание «Совета» с участием не только членов Кабинета, но и представителей Сената, Военной коллегии, Синода, но не доверять слепо мнениям специалистов — самой «всё выслушивать и всё исследовать».

Вице-канцлер наметил для Анны программу преобразований: составить наконец описание государственных доходов и расходов, разобраться с недоимками, для чего провести новую ревизию-перепись; «истребить» легковесные медные пятаки. Для улучшения работы администрации необходимо было утвердить новые штаты и увеличить жалованье служащим.

Министр осторожно предлагал новшества: не стоит ограничивать срок пребывания на своём посту воевод двумя годами, чтобы они не «прокладывали запрещённые пути» в целях быстрого обогащения; кабаки разумнее не сдавать на откуп, а передавать в городское управление. С целью повышения доходов Остерман считал нужным начать экспорт уже вполне конкурентоспособного русского оружия и ввести свободную торговлю с Китаем; для укрепления боеспособности армии — регулярно проводить смотры дворян-помещиков и поощрять не пользовавшуюся популярностью службу на флоте. Завершал записку внешнеполитический раздел, где опытный дипломат советовал избегать тесного сближения к какой-либо державой и преследовать «свои особенные фундаментальные выгоды».