Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

В ноябре 1740 г. Анна отменила намеченный Бироном рекрутский набор; но уже в декабре вышел указ о призыве 20 тысяч человек; в январе и сентябре 1741 г. последовали новые наборы.[1437] В нарушение положения о подушной подати сверх неё с инородцев и черносошных крестьян стали собирать хлеб на довольствие армии.[1438] Подготовленное генерал-прокурором Н. Ю. Трубецким назначение новых прокуроров было отменено без объяснения причин — скорее всего, по проискам Остермана, на следствии оправдывавшего этот шаг бюрократическим аргументом: «От прокуроров в делах остановка». Несостоявшиеся прокуроры дружно били челом о скорейшем определении к делам; правительнице в срочном порядке пришлось решать, куда назначить 36 оставшихся без жалованья чиновников, притом так, чтобы новыми должностями не обидеть их перед «прочей братьею».[1439]

«В настоящий момент все идут врозь», — характеризовал деятельность правительства в октябре 1741 г. Шетарди, и такие же отзывы о русском дворе давал его коллега и соперник Финч. В донесениях дипломаты сообщали, что Анна при поддержке Головкина выступает против своего мужа и руководившего его действиями Остермана, которого даже обвиняли в замысле посадить на трон принца Антона. Головкин стремился создать в Кабинете противовес Остерману в лице осуждённого вместе с Бироном А. П. Бестужева-Рюмина, который вернулся из ссылки и в октябре был принят Анной. В результате этих склок принц Антон фактически потерял всякое влияние. «Внутренний разлад при здешнем дворе усиливается» — докладывал Финч 24 ноября 1741 г.[1440] Остерман чуял недоброе, даже просился в отставку — но, впервые в своей практике, не успел…

По наущению Головкина (что он признал на следствии) и любимой фрейлины Юлии Анна решилась наконец изменить свой статус и издать новый акт о престолонаследии. Она у себя в спальне дала указание действительному статскому советнику Ивану Тимирязеву подготовить два манифеста: «Один в такой силе, что буде волей Божиею государя не станет и братьев после него наследников не будет, то быть принцессам по старшинству; в другом напиши, что ежели таким же образом государя не станет, чтоб наследницею быть мне».[1441]

В результате на свет появились два проекта без даты и без подписи. Первый из них от имени Иоанна III провозглашал по уже опробованной формуле («по усердному желанию и прошению всех наших верных подданных»): в случае, если император умрёт до достижения совершеннолетия, «учреждаем и определяем на всероссийский наш императорский престол наследницу — её императорское высочество великую княгиню всероссийскую Анну, нашу любезнейшую государыню-мать». Второй при этих же обстоятельствах передавал престол «светлейшим принцам братьям нашим» от того же брака или, «если мужеска полу не будет», сёстрам (уже имевшейся Екатерине и будущим); в случае и их смерти вопрос о престолонаследии поручался матери, которая «наследника на всероссийский императорский престол избрать и определить имеет».[1442] Из доноса канцеляриста Дронова следует, что окончательная редакция этих документов принадлежала М. Г. Головкину.[1443]

Очевидно, Анна понимала, что такое «домашнее» правотворчество в важнейшем для государственного устройства вопросе может вызвать возражения. В записке (адресованной, вероятно, Остерману) она выразила пожелание скорее «зачать» дело с Головкиным, а также обсудить этот вопрос с А. М. Черкасским и новгородским архиепископом Амвросием.[1444] 1 ноября 1741 г. был подготовлен проект секретного указа Кабинету о выработке условий, каким образом новый порядок престолонаследия «в действо произвести»: стоит ли передать престол сразу матери или сначала дочерям и можно ли ограничиваться детьми лишь от данного супружества (из чего следует, что Анна рассматривала свой брак как явление временное).[1445]

Сохранился протокол такого совещания А. И. Остермана, М. Г. Головкина, архиепископа Амвросия Юшкевича и А. М. Черкасского, состоявшегося 3–4 ноября 1741 г. Документ, несомненно, составлен страдавшим от подагры Остерманом: автор упоминал, что его периодически выносили в другую комнату «для известной моей болезни». Главный же инициатор этого замысла, кабинет-министр Головкин настойчивости не проявил, а наоборот, 2 ноября заявил Остерману, что торопиться не следует, и отправился домой «подумать». На следующий день кабинет-министры всё же съехались и с участием Амвросия стали обсуждать предложение.