Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Среди черновых бумаг Совета нами обнаружено ещё одно представление императору; по-видимому, подготовленное М. И. Воронцовым, поскольку копии имеются и в его архиве, и среди черновиков докладов Коллегии иностранных дел. В документе, датированном 10 июня 1762 г., изложены аргументы против похода: Румянцев выступил, «положа на отвагу», поскольку имеет провианта только до 1 июля; взять же его в Мекленбурге неоткуда: отправленные транспорты задержаны противным ветром, а два корабля разбиты штормом. Наконец, война будет стоить не менее десяти миллионов рублей; первые же доходы от перечеканки могут поступить только в сентябре, но медная русская монета за границей бесполезна. Канцлер умолял императора не рисковать «героической славой», ибо «скорому походу армеи противится непреодолимая натура вещей, и поправление тому зависит не от искусства и ревностных распоряжений, но почти единственно от времяни».[1749]

Мы не знаем, дошло ли это обращение до императора, но на его действия оно не повлияло — как, вероятно, и другие предостережения. Упорное стремление действовать вопреки «натуре вещей» не могло не привести к изоляции императора от военно-чиновничьей верхушки и непопулярности его курса среди более широких кругов столичного дворянства и гвардии.

Для срочного начала кампании армии не хватало как запаса времени, так и средств. Правда, в начале июня войскам наконец стали выплачивать задержанное жалованье: в заграничную армию перевели 1 миллион 240 тысяч рублей. По ведомостям Кабинета, к началу июля в него поступило два с лишним миллиона всяких чрезвычайных доходов, в том числе золота с императорских алтайских заводов[1750] (потом этими деньгами Екатерина расплачивалась с участниками переворота). Получить остальные миллионы было негде, тем более что Сенат 5 июня объявил о невозможности предоставить в срок сведения о штатах и расходах, а 14 июня донёс: амстердамские банкиры Клифорт и Гопп запрошенный заём в три или четыре миллиона рублей «изыскать не в состоянии».[1751] Одновременно Адмиралтейство сообщало, что военные корабли из Архангельска не смогут прибыть к датским берегам раньше осени, а строить новые в Кронштадте невозможно.[1752] Несостоятельными оказались также расчёты на поддержку Швеции, хотя известие об этом пришло в Петербург уже после переворота.

Румянцев приходил «в крайнее отчаяние» и жаловался на отсутствие провианта и поведение новых «союзников». Прусские поставщики заламывали «неслыханные деньги», а власти требовали немедленного возвращения Померании и Кольберга; прусские вербовщики даже подговаривали обнищавших русских солдат к дезертирству. Генерал осмеливался почтительно советовать императору: «Оставить Кольберг все военные резоны запрещают», — и терял драгоценное время. 3 июля 1762 г. в донесении уже свергнутому Петру III Румянцев писал, что до сих пор не может выступить.[1753] Кампания, таким образом, с самого начала оказалась проигранной. Инициативу перехватили датчане: их войска окружили пограничный Гамбург, взяли с него «добровольный заём» в миллион талеров и готовились встретить русскую армию на заранее выбранных позициях.[1754]

Но Пётр III был готов идти до конца, невзирая ни на какую «неодолимую силу вещей». 5 июня царский манифест объявлял о немедленном сборе с архиерейских и монастырских крестьян годового оброка.[1755] 8 июня был заключён союзный договор с недавним противником: в обмен на гарантию сохранения Силезии Фридрих обещал царю предоставить 15-тысячный корпус для похода на Данию. В июне были уже готовы образцы бумажных денег в 1000, 500, 100, 50 и 10 рублей; их первый выпуск предполагался общим номиналом в два миллиона.

За два дня до переворота, 26 июня, царь потребовал от Сената «неотложно собрать» все розданные из государственных заёмных банков и просроченные ссуды, которые должны были платить в том числе вельможи из его окружения.[1756] В тот же день Адмиралтейство получило указ немедленно построить необходимые корабли и для этого брать людей «от партикулярных работ».[1757] Коллегия иностранных дел должна была обеспечить выезд канцлера и дипломатического корпуса к армии, где царь намеревался продемонстрировать свои полководческие таланты.[1758] С собой он собрался взять не только дипломатов, но и гвардейский отряд из четырёх батальонов и трёх эскадронов, для которых уже был разработан маршрут следования. Но выступить в поход им не пришлось.

Заговор и его участники

Екатерина II в письме С. Понятовскому от 2 августа 1762 г. призналась: «Уже шесть месяцев, как замышлялось моё восшествие на престол». Таким образом, временем начала событий, приведших к свержению Петра III, можно считать февраль того же года. У нас нет оснований в этом вопросе не доверять Екатерине, тем более что австрийский посол Мерси в депеше от 13 июля 1762 г. ссылался на свои зимние донесения о том, как Панин вёл переговоры с великой княгиней о низложении её супруга.[1759]