Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

На смену им шли «екатерининские орлы» — ровесники и младшие современники императрицы: её полководцы (П. А. Румянцев, А. В. Суворов, Н. В. Репнин, М. В. Каховский), администраторы (А. А. Вяземский, А. И. Бибиков, Г. А. Потёмкин, Я. В. Брюс, А. Р. Воронцов, Я. Е. Сиверс, П. Д. Еропкин, Г. Р. Державин), дипломаты (А. А. Безбородко, Д. А. Голицын, С. Р. Воронцов), в вместе с ними целое поколение «инако воспитанных» дворян, которые могли выражать свой патриотизм, не напиваясь во дворце до бесчувствия и не заверяя в своей неспособности к чтению книг. Для них привычными становились чувство собственного достоинства, понятие о чести, а то и независимость, даже от высочайших милостей.

Екатерине пришлось строить отношения именно с этим поколением; надо признать, что с этой задачей она справилась успешно. Спустя четверть века после переворота она с гордостью могла сказать своему статс-секретарю Храповицкому: «Во время моего владения многое переменилось». Слова эти относились к гвардии, но на деле во многом изменился и сам механизм управления страной.

Остался специфический придворный мир с его интригами и закулисными «изворотами». Расширилась практика выдачи «пенсий» из кабинетских сумм, доходивших до полумиллиона рублей в год: «Тут убавить нечего, хотя б и нужно было», — полагала императрица даже во время финансовых трудностей в 1788 г.[1953] Однако навсегда исчезли былые всесильные обер-камергеры и обер-егермейстеры вроде отца и сына Долгоруковых, Разумовского и Бирона или генерал-адъютанты типа П. И. Шувалова. Придворные Екатерины Л. А., А. А. и С. К. Нарышкины, П. Б. Шереметев, И. И. Шувалов, М. К. Скавронский — важные вельможи, но все они отстранены от государственных дел и замкнуты на своей сфере.

Не стало больше и полунезависимых советов, подобных «верховникам» 1726–1730 гг. и министрам Кабинета 1731–1741 гг. Члены Совета при высочайшем дворе Екатерины не обладали самостоятельностью своих предшественников: императрица с помощью генерал-прокурора решала массу дел помимо них, по докладам Сената, коллегий и других учреждений.[1954] В «связке» «императрица — Совет» (или преобразованный и послушный, но сохранивший определённую компетенцию Сенат) заметно выросла роль фаворитов, но статус их в новой системе был уже иным.

«Случай» при Екатерине — это не право на произвол и исключительное влияние. Практичная императрица не только требовала от своих фаворитов соблюдения правил («будь верен, скромен, привязан и благодарен до крайности»), но и считала необходимым приобщать их к государственным делам. Кроме того, фаворитизм являлся каналом общения с «благородными» подданными и своеобразным «демократическим» способом приобщения к элите. «Частая смена фаворитов каждого льстила, видя, что не все были гении, почти все из мелкого дворянства и не получившие тщательного воспитания»[1955] — так смотрели люди эпохи Екатерины II на «известную должность» или «место» в дворцовых покоях со своим кабинетом и непременным кругом обязанностей, в соответствии со способностям каждого царицына любимца.

Способности, как известно, были разные. Григорий Орлов ходил на медведей и командовал кавалергардами, Александр Дмитриев-Мамонов сочинял пьесы, а Иван Римский-Корсаков играл на скрипке и, по компетентному мнению Екатерины II, был призван служить моделью для живописцев и скульпторов. Идеальной фигурой фаворита-сотрудника стал Г. А. Потёмкин, военный министр и генерал-губернатор Новороссии. Титул последнего из фаворитов Екатерины, Платона Зубова, свидетельствует о широких и разнообразных обязанностях любимца: «Светлейший князь, генерал-фельдмаршал, над фортификациями генерал-директор, главноначальствующий флотом Черноморским и Азовским и Черноморским казачьим войском, генерал-адъютант, шеф кавалергардского корпуса, Екатеринославский, Вознесенский и Таврический генерал-губернатор, член Военной коллегии, почётный благотворитель императорского воспитательного дома и почётный любитель Академии художеств».

Место «слова и дела» заняли более гибкие методы контроля над настроениями и намерениями элиты, хотя начальника Тайной экспедиции С. И. Шешковского императрица по-прежнему принимала во дворце. К концу царствования регулярным занятием Екатерины становится чтение перлюстрации иностранной и внутренней почты, не исключая корреспонденции самых высокопоставленных лиц, в том числе наследника.[1956] В столицах появились профессиональные информаторы, следившие за подозрительными, с точки зрения властей, фигурами. Их глаза и уши незримо присутствовали и во дворце.[1957]