Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Конечно, подобная тактика едва ли могла иметь успех. Но устаревший политический режим стремился урезать и без того малые возможности легальной политической деятельности, о чём свидетельствуют и «переворотное» изменение избирательной системы в 1907 г., и неосуществлённая попытка вновь разогнать Думу в 1913 г. Это, в свою очередь, ориентировало оппозицию (отнюдь не радикальную) на силовой захват власти: лидер партии октябристов А. И. Гучков уже в 1913 г. обсуждал идею переворота с близкими ему военными.[2032]

Призрак «переворотства» вновь ожил в политических кругах империи в годы Первой мировой войны. Неспособность Николая II понять сложность стоявших перед страной проблем, преодолеть полосу поражений на фронте и справиться с кризисными явлениями в тылу заставили мыслить в этом направлении и «оппозицию его величества» в Думе, и самых правоверных монархистов.[2033]

Конкретные очертания идея дворцового переворота приобрела осенью 1916 г., когда А. И. Гучков, М. И. Терещенко и Н. В. Некрасов обсуждали план, подразумевавший, по словам Гучкова, «захват царского поезда во время проезда из Петербурга в Ставку и обратно».[2034] Операция ставила целью отречение Николая II в пользу наследника Алексея и передачу регентских полномочий младшему брату царя, Михаилу. Однако позднее Гучков подвёл итог этим усилиям: «Сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но мало для реального осуществления, ибо никого из крупных военных к заговору привлечь не удалось».[2035] Как это бывает на излёте существования политического строя, дерзкая акция обернулась кровавым фарсом, когда от рук заговорщиков пал последний временщик Григорий Распутин. Но эта пародия на дворцовый переворот не могла спасти монархию.

Советский «скачок в социализм», в отличие от петровских реформ, имел целью принципиальное изменение существовавшего строя и привёл под воздействием всего комплекса российских социокультурных традиций (государственно-патерналистских, общинных, военных и т. д.) к созданию новой целостной общественной системы, об определении которой идут дискуссии до сего дня. Утверждение на протяжении 1920-х гг. диктатуры с привилегированным номенклатурным слоем и культом вождя сопровождалось ликвидацией любой политической оппозиции и в целом политической деятельности. Но эта деятельность только и могла образовать легальную сферу разрешения противоречий в обществе в условиях колоссального социального переворота. Её исчезновение неизбежно должно было привести к возрождению старых традиций политической борьбы; иных возможностей не давали ни режим, ни сама политическая культура общества.

Проблема смены руководства так же, как и в эпоху петровских реформ, порождалась исчезновением «легитимной» традиции, отсутствием как правовых норм, так и сколько-нибудь действенных институтов и механизмов гражданского общества. В такой системе неофициальное мнение могло быть только ересью, а оппозиция — заговором, что неизбежно порождало явления, очень похожие на дворцовые интриги прошлого. В этой борьбе формировались и распадались группировки внутри высшего звена партгосноменклатуры, интересы которых, как и логика кадровых перемещений, до сих пор непонятны даже весьма информированным исследователям.[2036]

Речь идёт не только о событиях 1930-х, 1953 или 1964 гг. И в современной действительности политологи отмечают тенденции «реконструкции традиционной для России политической организации» — прежде всего, концентрации и персонификации власти; определяющую роль «личных отношений, персональных и групповых неофициальных связей» в становлении и функционировании новых государственных учреждений.[2037] Сохраняется и даже усиливает свои позиции «нерациональная» российская бюрократия с весьма размытыми представлениями о законности и границах своих прав, ориентированная на исполнительность (в ущерб квалификации) и личную преданность в качестве залога успешной карьеры. Благополучно дожили до начала XXI в. патронажно-клиентские отношения в политике,[2038] имеющие не только прежние традиции, но и характерный тип массового сознания.[2039]

Если эти тенденции возобладают, история дворцовых переворотов в России имеет будущее. Само это понятие уже прочно вошло в современный политический язык и широко используется в средствах массовой информации. Несомненно, что это очень увлекательный сюжет для историка; но, как сказал в своё время В. О. Ключевский, «в нашем настоящем слишком много прошедшего; желательно было бы, чтобы вокруг нас было поменьше истории».

Приложение