Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Стремление подвести правовую и идейно-политическую основу под свершившийся захват власти неслучайно. Каждый удавшийся переворот в XVIII в. сопровождался волной неудачных попыток его «переиграть». Сама лёгкость перемен стимулировала появление у новых правителей конкурентов — особенно в условиях правовой неопределённости, когда даже законная смена государя часто выглядела переворотом. Сначала такие попытки появлялись преимущественно в «верхах»: расправа Меншикова с П. А. Толстым и А. М. Девиером, неудачная попытка И. А. Долгорукова утвердить в 1730 г. фальшивое завещание Петра II и увлечь гвардию именем своей сестры, явно «не дозревший» заговор А. П. Волынского и его «конфидентов».

Но скоро перевороты стали вызывать подражания «снизу» — прежде всего в среде самих гвардейцев, большинство которых мало что выигрывали при смене власти. Перевороты 1741 и 1762 гг. и фортуна их участников породили несколько «движений» гвардейских офицеров и солдат в пользу свергнутого императора Ивана III. По мере стабилизации нового режима эти волны «настроений переворотных» затихали; однако характерно, что в 1760-х гг. дерзнуть на подобное предприятие уже могли рядовые армейские служаки. Кроме того, столичные нравы вызывали подражание в провинции — особенно там, где местные власти чувствовали полную бесконтрольность.[2013]

Подобные «заговоры» отличались отсутствием элементарной конспирации и большей частью ограничивались разговорами в «велием пьянстве». Но сами эти разговоры имели радикальный характер: их участники считали возможным «заарестовать весь дворец» и расправиться не только с фаворитами, но и с самим монархом. В 1772 г. капрал Оловянников уже представлял себя на троне, а поручик Иоасаф Батурин с товарищами в 1749 г. готовился совместить переворот с бунтом московских фабричных. Последний случай подражания настоящему заговору уже близок к народному варианту российского «переворотства» — самозванству.

Социальный протест в сочетании с консервативной оппозицией новшествам порождал в народном сознании веру в появление «настоящего» царя, а существовавшая «наверху» правовая неразбериха способствовала материализации таких настроений. С 1715 г. стали появляться Лжеалексеи, затем — с 1732 г. по 1765 г. — самозванцы, выдававшие себя за Петра II;[2014] наконец, наиболее популярным оказалось имя Петра III, которым называли себя уже десятки людей. «Самозваная» реакция на потрясения российского трона пережила эпоху переворотов и завершилась в первой половине XIX в. на имени последнего из нецарствовавших императоров — Константина Павловича.

Начавшись ещё до смерти Петра Великого, российское «переворотство» не закончилось в XVIII в. Дворцовый переворот 1801 г. является самостоятельной темой для изучения.[2015] Он, с одной стороны, завершил наметившуюся тенденцию и стал делом исключительно придворного круга и высшего гвардейского офицерства. Рядовых офицеров-исполнителей к заговору подключили лишь накануне ночного «похода» на Михайловский замок, а солдат в дело вообще не посвящали.[2016] Заговорщики даже опасались возможного солдатского протеста, что подтвердили колебания некоторых воинских частей при объявлении о воцарении Александра I.

Подготовка заговора 1801 г. сопровождалась «конституционными собеседованиями» одного из его лидеров Н. П. Панина с наследником Александром. Сохранились известия о подготовке Паниным и П. А. Зубовым «конституционных актов» и даже якобы имевших место обещаниях наследника их утвердить.[2017] Переворот 1801 г. представлял собой исключение и с точки зрения его «освещения»: события ночи на 12 марта покрываются плотной завесой молчания. Указы и манифесты нового царствования не содержали критики павловского режима, а запрет на публикации материалов о перевороте сохранялся даже в начале XX в.

Сама же власть, как и прежде, создавала условия для переворота юридической путаницей в вопросе о престолонаследии. Как известно, Александр I не объявил манифеста об отречении законного наследника, своего брата Константина, и передаче прав на трон другому брату, Николаю. Явилось ли это случайностью (Александр не предвидел скоропостижной смерти в 1825 г.) или было вызвано боязнью каких-либо движений с использованием имени великого князя — так или иначе, создалась ситуация междуцарствия, чем воспользовались декабристы, и не только они. Восстание 14 декабря во многом стало возможно из-за затяжного кризиса в «верхах», связанного с борьбой за престол внутри самой царской фамилии.[2018]