Но «реставрация» петровской системы без подобной Петру фигуры правителя (при Анне и позднее при Елизавете) порождала те же проблемы: борьбу придворных группировок, необходимость выбора наследника, «личное начало» в управлении, недовольство гвардии и, наконец, переворот как средство разрешения конфликта. Нам представляется, что можно выделить определённые закономерности в развитии «дворцовых революций».
В литературе отмечалось, что раз от разу «росло число участников заговора».[2011]
Действительно, в 1762 г. действовавшая масса была больше, чем в 1741 г., кстати, сделав переворот в пользу Екатерины самым дорогостоящим. Однако была и другая тенденция. В 1741 г. правящая элита испытала шок, когда поняла, что реальной властью в столице империи стали пьяные гренадёры, — и урок был усвоен. При подготовке переворота 1762 г. его участники-офицеры привлекали солдат выборочно, а предшествовавший ему заговор представлял собой серьёзное конспиративное предприятие с участием влиятельных лиц. Таким образом, российское «переворотство» начиналось с открытого столкновения «партий», прошло через этап активного участия гвардейских солдат в подготовке и проведении свержения императора в 1741 г. и завершилось заговором вельмож и гвардейских офицеров при минимальном участии рядовых в 1762 г.Другой характерной особенностью «дворских бурь» стал переход их участников от споров о правах наследников и правомочности «тестаментов» к действиям против «личности» самодержцев, лишённых в ходе петровских преобразований образа благочестивого государя; появилась мысль о возможности покушения на природного и законного царя. Опасная идея постепенно передвигалась с периферии общественной жизни в её центр, а затем материализовалась: в 1741 г. солдаты впервые свергли с престола одного законного императора, а в 1762 г. заговорщики совершили убийство другого.
Третьей особенностью «революций» XVIII в. была роль гвардии, занявшей необычное для европейской практики место в системе управления и заявившей о себе как политической силе при слабых или номинальных самодержцах. Однако это вмешательство прошло определённую эволюцию как в смысле сознательного участия гвардейцев в политической борьбе, так и в отношении его целей.
В 1725 г. караульные роты скорее обозначили своё участие; но на деле от имени гвардии действовали её командиры — Ушаков, Бутурлин и Меншиков. В 1730 г. высшие офицеры обоих полков участвовали в политических дискуссиях и подписывали проекты будущего государственного устройства. Судьбу монархии во многом решила группа гвардейских обер-офицеров, которые пошли защищать от бояр-узурпаторов императрицу и привычные ценности самодержавного устройства. В обоих случаях рядовые политикой не интересовались и исполняли приказы начальства. Но в 1741 г. Елизавету Петровну к власти привело уже гвардейское «солдатство», что представляло угрозу для самой элиты; в дальнейшем такие эксцессы уже не повторялись. После «революций» 1730, 1740–1741, 1762 гг. происходила замена командования полков, а иногда и более серьёзная «чистка» личного состава. Власть стремилась контролировать перемещения и назначения в полках и даже предпринимала попытки (при Анне и Петре III) изменить порядок их комплектования: набирать курляндцев, голштинцев, рядовых украинских полков.
Ключевые фигуры при дворе стремились найти себе опору в «личных» воинских частях. У А. Д. Меншикова был «свой» Ингерманландский полк; он же стал начальником личной охраны Екатерины I — офицерской кавалергардской роты. Анна Иоанновна противопоставила «старым» полкам два новых — Измайловский и Конную гвардию. Гренадёрская рота Преображенского полка стала «лейб-компанией» Елизаветы. Пётр III немедленно образовал свою голштинскую гвардию — единственную часть, оставшуюся верной ему 28 июня 1762 г. Екатерина II восстановила кавалергардский корпус.
В итоге обозначившуюся «преторианскую» тенденцию удалось переломить. При ином развитии событий гвардия могла бы, пожалуй, превратиться в привилегированную касту и противницу всяких реформ, как это случилось, например, с турецким янычарским корпусом.[2012]