Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

«Принцип преемственности» приводил к тому, что «король-солнце» на деле был, скорее, верховным арбитром в отношениях влиятельных корпораций, учреждений и их руководителей. Для Франции эпохи «старого режима» было характерно появление целых министерских династий (Лувуа, Поншартренов, Кольберов). Карьеры высших должностных лиц строились стабильно; примерно на 150 назначавшихся лично королём высших администраторов приходилось 45 тысяч чиновников, купивших свои должности и составлявших на местах судебные и финансовые корпорации. Аристократические партии времён Фронды превратились в придворные группировки, которые «объединяли вокруг влиятельного министра или фаворитки представителей бюрократической элиты, крупнейших финансистов, а порой также военачальников и прелатов. Основой такой партии был родственный клан, создавший клиентуру при дворе и в аппарате и стремившийся воздействовать через королевский совет и придворные связи».[1999]

Такая система предоставляла как определённые гарантии карьеры на королевской службе, так и немалую самостоятельность дворянству и бюрократии. Прочные правовые представления исключали силовые приёмы борьбы за власть. Наконец, присутствовал почти легальный способ выражения общественного мнения в виде песенок и памфлетов — откликов на происходившие события. В России той поры подобного рода материалы также можно встретить — только уже в делах Тайной канцелярии, куда попадали исполнители.[2000]

Однако более стабильная система французского «старого режима» с господством финансово-бюрократических группировок с широкой клиентелой при дворе и в аппарате управления или испанский вариант с полной «приватизацией» дворянством всей системы управления и колониальной экспансией[2001] имели меньше возможностей для самореформирования.[2002] Французские парламенты и преобладавшее в их составе дворянство выступили в XVIII в. против попыток модернизации существовавшей системы и отстаивали собственные кастовые интересы, не выдвигая никакой альтернативы «старому режиму». Такое сопротивление со стороны старой сословной структуры в немалой степени способствовало политической активизации «третьего сословия» и созреванию общеполитического кризиса в стране.[2003]

Динамика российского «переворотства»

Российские перевороты сохраняли сам принцип неограниченного самодержавия и стабильность феодально-крепостнической системы, её внутриполитический (закрепощение) и внешнеполитический (преемственность в действиях по отношению к Швеции, Польше и Турции) курсы. Такая стабильность во многом определялась традициями политической культуры России (развитием «служилой» государственности), что обусловило принципиально совпадение интересов основных политических сил — монархии, правящей элиты и дворянства. Несовпадение или разнонаправленность их действий могли бы привести к глубокому внутреннему кризису, как в соседней Речи Посполитой, где противоречия между шляхтой, магнатами и монархией закончились распадом государственности в XVIII столетии.

Отсутствие прочных сословных структур, неразвитость общественной жизни и господство «личного начала» («преобладание в государственном управлении частноправовых элементов», как определяли это явление отечественные правоведы) предоставляли самодержавию известную независимость, в том числе и способность к серьёзным реформам в XIX в. Но зато эти особенности, в сочетании с необычно высокой концентрацией власти, делали его более непредсказуемым по сравнению с западноевропейскими образцами. Общество же — в лице достаточно узкого круга вельможной знати и гвардии — не могло, да и не было способно контролировать власть иными средствами, кроме «удавки».

Условия достаточно резкого преобразования «отеческого правления» (по определению Н. М. Карамзина) в ходе петровских реформ с их военно-полицейскими методами порождали именно такой «простой» способ разрешения конфликтов в правящем кругу. Эту связь понимал уже М. М. Сперанский, когда указывал, что «патриархальное или домашнее» российское самодержавие ограничивает «фантом заговора, непрестанно грозящий ему».[2004] Российская монархия XVIII столетия не располагала квалифицированной, сплочённой и эффективной бюрократией, способной обеспечить управление и «исправить» ведущую к очередному перевороту ситуацию. Зато наличие гвардии как чрезвычайного института управления обеспечивало её вмешательство в политический процесс.

Петровские преобразования сохранили российскую элиту, но привели к ломке привычных структур, вместе с которыми утрачивались её «исторические предания» и традиции.[2005] Система прежних служилых «чинов» была разрушена, но единое «шляхетское» сословие ещё только складывалось в условиях роста как социальной мобильности, так и требований государства к дворянам в виде тяжёлой военной службы, «перераспределения» доли государственных податей и ренты.