Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Стратегическая цель императрицы не была достигнута: за четверть века нельзя было создать просвещённое, богатое и послушное третье сословие — русский город оказался слишком слаб, чтобы представлять возможный противовес дворянству. Не собиралась императрица исключать из арсенала политики и «личное начало» — опору на доверенных и облечённых огромными полномочиями лиц, подобных А. А. Вяземскому, Г. А. Потёмкину или П. А. Зубову, чья деятельность и злоупотребления неизбежно порождали недовольство. Да и власть самого монарха, с точки зрения Екатерины, могла быть ограничена исключительно моральными принципами, что делало гармонию взаимоотношений государя и подданных проблематичной.

Разрабатывавшиеся Екатериной в течение многих лет «фундаментальные» законы (о престолонаследии, «Наказ Сенату», «О узаконении вообще») так и не были утверждены; неудивительно, что историки скорее пессимистически оценивают саму возможность их реализации.[1978] «Трагическое противоречие» самодержавия, для которого в принципе не может быть ограничения, выразилось в процессе подготовки закона о престолонаследии, с отсутствием которого связаны все «дворские бури» XVIII столетия.

В течение своего царствования императрица несколько раз возвращалась к работе над этим документом. Сохранились по крайней мере три проекта закона, датируемые 1767–1768, 1785 и 1787 гг.[1979] Во всех вариантах предусматривалось наследие по прямой нисходящей мужской линии, хотя не исключалось и «женское правление» при отсутствии наследников-мужчин. Существует и версия о намерении Екатерины в соответствии с петровским законом о престолонаследии 1722 г. передать корону внуку Александру, минуя Павла, хотя далеко не все исследователи с ней согласны.[1980]

В тексте «Наказа Сенату» 1787 г. был тщательно прописан пункт об отрешении законного наследника в случае возможного «бунта» или «буде доказано, что при жизни и. в. стремился всходить на престол». Более того, Екатерина одобряла петровский закон 1722 г. об отрешении «своего отродия» и даже считала возможным определение наследника (хотя и из числа «ближних по крови») Сенатом, если это не было сделано царствовавшей особой при жизни. Эти пункты опирались на «узаконения» императриц Екатерины I и Елизаветы.[1981]

Но Екатерина так и не решилась ни обнародовать подготовленный закон, ни воспользоваться своим правом по указу 1722 г. Так в очередной раз (после Петра I и Елизаветы) в российской истории возникла неурегулированная коллизия отношений государя и взрослого наследника, решить которую Екатерина не смогла. К тому же императрица пережила многих своих талантливых слуг — Вяземского, Потёмкина, Паниных, Г. Орлова. Эта «старая гвардия» ещё могла бы обеспечить переход престола к Александру; но её последняя опора — Платон Зубов и его клан — на это уже не были способны.

По иронии судьбы Павел сделал то, что не смогла довести до конца его мать: утвердил закон о престолонаследии 1797 г., подготовленный им как семейный договор ещё в 1788 г.[1982] Но он нарушил неписаный и куда более важный порядок — установившийся в правление Екатерины социальный баланс. Этот курс вызвал к жизни новую переворотную ситуацию и в итоге стоил ему жизни. Павловское царствование не является предметом настоящего исследования, однако нам представляется важным отметить, что механизм российского «переворотства» не исчез вместе с «эпохой дворцовых переворотов», а «перешёл» в следующее столетие и даже — в скрытом виде — сохранялся как потенция до самого конца существования монархии.

Послесловие

Переворот, на мировом фоне

Российский вариант неограниченной монархии в силу исторических условий по ряду параметров (преобладание государственной собственности и публично-правовой власти над частным землевладением и частно-правовыми началами, деспотическая власть государя, консервация общинных институтов и «служилого» землевладения, наличие «варварской» периферии) оказался ближе к «восточному» типу государственности.[1983] Но подобная модель развития, особенно в условиях кризиса, была предрасположена к острым политическим конфликтам на самом «верху» как в силу «приоритета власти» над собственностью и прочими гражданскими институтами, так и по причине наличия многих легитимных или претендующих на легитимность кандидатов на высшую власть, вследствие многоженства монархов.[1984]